В каюте Тагава до поздней ночи горел яркий свет, и оттуда нередко доносился громкий смех его супруги.
К этой затее госпожи Тагава Йоко отнеслась с насмешкой. Она знала собственные преимущества, но старалась быть великодушной и не придавала серьезного значения настойчивому стремлению своей соперницы взять в плен ревизора. «Она бьет мимо цели, приписывая мне несуществующие чувства и намерения. Что собой представляет этот Курати? Кого может заинтересовать общество какого-то неотесанного ревизора, в нем больше животного, нежели человеческого, неизвестно еще, что он творил в прошлом и на что способен в будущем. Да я скорее с радостью приму любовь Кимура, чем позволю себе увлечься таким человеком… Так что пусть госпожа Тагава воображает что хочет». Однако, размышляя так, Йоко готова была скрежетать зубами от злости.
Как-то вечером Йоко, выйдя, по обыкновению, прогуляться перед сном, увидела Ока. Он стоял один в дальнем конце палубы и глядел на море. Йоко тихонько подкралась к нему и стала совсем близко, едва не касаясь его плеча. Ока, крайне смущенный ее неожиданным появлением, хотел уйти, но Йоко удержала его, крепко стиснув ему руку. Она поняла, почему Ока хотел скрыться: на его лице были явные следы слез. Совсем еще юный и застенчивый, Ока на огромном пароходе казался особенно хрупким и несчастным. И Йоко невольно почувствовала к юноше нежность.
– Почему вы плакали? – спросила она, положив ему руку на плечо и осторожно заглядывая в глаза, как это делают девочки, обращаясь друг к другу.
– Я… я не плакал, – смутился Ока. Он старательно избегал ее взгляда. В эту минуту он и в самом деле походил на девочку. Йоко захотелось обнять его. Она прижалась к его плечу.
– Нет, нет, вы плакали.
Еще больше смутившись, Ока потупился и сосредоточенно смотрел на воду. Он понял, что слез все равно не скрыть, вытащил платок и вытер глаза. Потом с легким укором посмотрел на Йоко. Его красные, как земляника, губы оттеняли бледность лица, и Йоко, тонко чувствующая краски, не могла не залюбоваться этим сочетанием. Ока был чем-то очень взволнован. Рука его, вцепившаяся в поручни, слегка вздрагивала.
– Утрите-ка слезы!
Йоко вынула из рукава надушенный платочек и протянула его Ока.
– Спасибо, у меня есть. – Ока сконфуженно взглянул на свой платок.
– Ну так отчего вы плакали? Простите меня за нескромность…
– Нет, что вы, пожалуйста… Просто смотрел на море, и вдруг, сам не знаю почему, полились слезы. Здоровье у меня слабое, поэтому я слишком чувствителен… Впрочем, это пустяки…
Йоко сочувственно кивала головой. Она хорошо понимала, как безмерно счастлив Ока, что может вот так стоять рядом с ней.
– Если хотите, приходите ко мне. Поболтаем… – дружески сказала Йоко и ушла, оставив на поручнях свой платок.
Ока не осмелился прийти к ней, но с этого времени они часто встречались и беседовали как старые знакомые. Ока был очень наивен, совсем не знал жизни, и большое общество его смущало. Но Йоко своей обходительностью быстро расположила юношу к себе. Вскоре она убедилась, что Ока хорошо воспитанный, умный и очень чистый юноша. Застенчивость до сих пор мешала ему общаться с молодыми женщинами, и сейчас он сильно привязался к Йоко. А она нежно опекала его, словно любимого младшего брата.
С некоторых пор Ока сблизился с Курати. И если молодой человек не беседовал с Йоко, то непременно прогуливался с ревизором. Однако с пассажирами, которые, судя по всему, были друзьями Курати, Ока не вступал в разговоры. Иногда он рассказывал Йоко о ревизоре, утверждал, что тот лишь кажется грубым, а на самом деле очень любезный и незаурядный человек, ко всем пассажирам относится одинаково, независимо от возраста и положения. Ока даже советовал ей поближе сойтись с Курати. Но Йоко при этом каждый раз энергично возражала. Что мог найти общего Ока с таким человеком, удивлялась она и тут же подтрунивала: как это ему удалось открыть в Курати такие редкие качества?
К Йоко тянуло не только этого юношу. Переходя после обеда в гостиную, пассажиры разбивались обычно на три группы. Чета Тагава возглавляла самый многочисленный кружок. В него входили некоторые иностранцы и, конечно, японские коммерсанты и политические деятели, наперебой спешившие занять место возле Тагава. Вторая группа состояла не то из студентов, обучавшихся за границей, не то из ученых. Среди них был молодой дипломат, тот самый, что смутился во время достопамятного обеда, он-то раньше всех и стал тяготеть к третьей группе, за ним потянулись остальные. Центром третьей группы была Йоко. С нею сразу сдружились дети. Девочки в белоснежных муслиновых платьях, с алыми бантами в волосах, и мальчики в матросских костюмчиках окружали ее, точно гирлянда цветов. Она сажала их по очереди к себе на колени, обнимала, рассказывала сказки. Собравшиеся в гостиной то и дело прерывали разговор, чтобы полюбоваться прелестной группой. Ока все время находился поодаль от молодой женщины, словно стеснялся обнаружить свою дружбу с ней.
Только три-четыре человека держались особняком от всех. Душой этого кружка был ревизор Курати. Они обычно сидели в углу гостиной за небольшим столом, на котором стояли стаканчики для виски и графины с водой, курили душистый табак и беседовали о чем-то вполголоса, время от времени разражаясь громким смехом, или, прислушавшись к тому, что говорилось в кружке Тагава, вдруг посылали через всю гостиную какое-нибудь насмешливое замечание. Их называли циниками. Никто понятия не имел, что это за люди. Ока они внушали безотчетное отвращение. Йоко тоже инстинктивно чувствовала, что их нужно остерегаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126