Неверными шагами, небрежно одетая, ходила Йоко по комнате, стараясь навести порядок. Она подошла к стенной нише. Там в углу увядали цветы, присланные вчера Кото. От них исходил сладковатый запах. Йоко взяла букет и вышла на веранду. Затем резким движением опустила в вазу свою горячую руку, и ей показалось, будто рука ощутила могильный холод. Пальцы судорожно сжались, примяв цветы. Йоко вытащила их из вазы и бросила за перила. Розы, георгины упали на грязную улицу. Почти бессознательно Йоко выхватывала пучок за пучком и бросала вниз. Потом изо всех сил швырнула на пол вазу. Ваза разбилась, и вода растеклась по деревянному полу веранды, образуя на нем множество причудливых узоров.
Вдруг она заметила, что с крыши дома напротив на нее пристально смотрит женщина, с виду служанка, которая, очевидно, поднялась туда развесить белье. Никакого отношения эта женщина к ней не имела, но даже она, казалось, подозрительно наблюдала за Йоко. Это привело Йоко в бешенство. Ухватившись за перила и вся дрожа, она не отрывала злобного взгляда от женщины. Та тоже некоторое время неприязненно смотрела на нее, но вскоре, словно испугавшись чего-то, даже не развесив белья, торопливо сбежала вниз по крутой лестнице. Только волнистая крыша поблескивала на солнце. Йоко тяжело вздохнула и продолжала, словно во сне, созерцать этот простой пейзаж.
Немного спустя она снова очнулась и, исступленно ероша волосы, вернулась в комнату.
У ее постели стоял человек в европейском костюме. После ослепительно яркого света глаза Йоко могли только различить темную фигуру, но кто это был – она еще не разглядела. Может быть, это больничный служитель пришел, проводить ее на операцию? Но она не слышала, как раздвинулись сёдзи. Странно! И еще странно, что, войдя в комнату, человек ничего не сказал. Глаза Йоко постепенно привыкли к комнатному освещению, и она уже могла различать окружающие предметы, но эта странная фигура по-прежнему неясно темнела, словно огромная глыба, похожая на человека. Йоко с любопытством ее разглядывала, но чем больше Йоко смотрела, тем более расплывчатой она казалась, постепенно утрачивая четкие очертания. Как страшно! «Кимура пришел…» – почему-то решила Йоко, поддавшись наконец тому необъяснимому ужасу, от которого каждый волосок встает дыбом и ногти впиваются в кожу. Йоко хотела закричать, но голос ей изменил, только губы дрожали. Она стояла окаменев, подняв руки к груди так, словно хотела что-то отшвырнуть от себя.
Черная тень наконец шевельнулась, и Йоко поняла, что это действительно человек. Привыкшие к темноте глаза наконец узнали в нем Ока.
– Ах, это Ока-сан! – выдохнула Йоко, чуть заикаясь. Ока слегка покраснел и, как всегда, изящно поклонился ей. Она была ему рада, как если бы целый год провела в тюрьме, не видя ни одного порядочного человека. Ока казался ей добрым ангелом, посланцем того мира, с которым она давно порвала всякие связи. Растрогавшись, Йоко с трудом подавила в себе желание броситься к нему и крепко сжать его руку. Она не заметила, как села рядом с ним и, положив одну руку ему на плечо, а другой опираясь на циновку, вглядывалась в его лицо.
– Давно я не видел вас.
– Как хорошо, что вы пришли.
Они заговорили почти одновременно. Голос Ока вернул Йоко силы, совсем было ее покинувшие. И она в который уже раз убедилась, как важно в такие минуты присутствие мужчины, как необходима его мужская сила. Рука Йоко соскользнула с плеча Ока и стиснула его руку, лежавшую на колене. Рука была холодной.
– Как долго мы не виделись. Вы показались мне призраком. У меня, наверно, было странное выражение лица… А Садаё… Вы из больницы?
Ока, казалось, колебался, подыскивая нужные слова.
– Нет, я прямо из дому. Не знаю, как сегодня, но вообще, надо думать, дело идет на поправку. Как только проснется, плачет и зовет: «Сестрица, сестрица!» Жаль в такие минуты смотреть на нее.
Сердце Йоко разрывалось при мысли о Садаё. Ока, видно, заметил это, понял, что сболтнул лишнее, и, растерянно улыбнувшись, добавил:
– Но иногда она держится молодцом. Как только жар спадает, она начинает просить Айко почитать ей что-нибудь интересное и очень охотно слушает.
Йоко догадалась, что Ока хочет сгладить впечатление от своих слов. И хотя он делает это из добрых побуждений, чтобы успокоить ее, верить ему нельзя. То, что сообщала ей Цуя, раз в день ходившая в университетскую клинику, тоже не могло ее успокоить. «Неужели никто не скажет мне правды?» – с раздражением думала Йоко. Она ждала этого от Ока. А он тоже норовит приукрасить все, даже больше, чем Цуя. Если даже Садаё умрет, Йоко скажут то же, что сейчас сказал Ока. Никто не хочет быть откровенным с нею. Кровь бросилась Йоко в голову, – гнев оказался сильнее беспокойства о судьбе Садаё.
– Бедная Садаё… Наверно, очень исхудала, да? – пустила пробный шар Йоко.
– Нет, мне она не кажется похудевшей. Может быть, это потому, что я каждый день вижу ее, – ответил Ока, вытирая платком шею, расстегнув воротник и сделав такое движение, словно ему было трудно дышать.
– Наверно, не ест ничего?
– Ест только суп и жидкую рисовую кашу.
– Этого достаточно?
– Да, кажется…
«Нет, он бесстыдно врет», – сердито подумала Йоко. У выздоравливающих после брюшного тифа не бывает аппетита… Можно ли так лгать? Все лгут. И Ока – тоже. Говорит, что вчера ночью не оставался в больнице. Разве это не ложь? Теперь понятно, почему рука Ока, которую она держит в своей руке, так холодна. Ока привык к горячим от страстного возбуждения рукам Айко. Вчера эта рука… Йоко пристально смотрела на красивую руку Ока, белую и нежную, как у женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126