Глаза Йоко все еще выражали презрение, но она не могла не поддаться буйному влиянию этой силы. Его частое дыхание хлестало по лицу, словно горячий град. Его огонь уже бежал по ее жилам, она задрожала – вся во власти всесокрушающего желания.
* * *
Вдруг объятия Курати разомкнулись, Йоко пошатнулась и открыла глаза. Курати, стоя к ней спиной, пытался запереть дверь на ключ, но это ему не удавалось, и он грубо выругался. Это прозвучало как последнее предупреждение.
Когда Курати выпустил Йоко из объятий, она почувствовала себя как брошенный матерью ребенок. Силы покинули ее. Осталась лишь бездонная печаль – какой Йоко никогда еще не испытывала – и беспомощность. На мгновение она забыла обо всем, даже о Курати.
Потом бросилась на койку, уткнулась лицом в подушку и судорожно зарыдала. Курати стоял над ней, слегка смущенный. Сердце ее кричало: «Лучше бы он убил меня. Пусть убьет. Но если и убьет, я не перестану его ненавидеть. Я победила. По-настоящему победила. Почему он не убьет, не уничтожит эту печаль? Нет, нет. Я хочу вечно упиваться ею. Я хочу умереть…»
16
Хмельная от странного сумбура чувств, как будто она и в самом деле брела на границе между жизнью и смертью, Йоко неверными шагами направилась к себе в каюту и там в полном изнеможении упала на диван. Лицо ее с темными кругами под глазами приняло тусклый свинцовый оттенок, немигающие глаза были устремлены в одну точку, сквозь приоткрытые губы мертвенно белела полоска зубов. Йоко и сейчас была хороша – но от ее красоты веяло смертью.
Она то вяло открывала глаза, то снова погружалась в дремоту. Она впала в транс, хотя временами сердце ее вздрагивало, словно в испуге, от чрезмерных усилий стряхнуть с себя оцепенение. Так больной, мучимый спазмами в желудке, делает себе укол морфия и, вздрагивая от перемежающихся болей, постепенно впадает в полузабытье. Йоко уже не в силах была удержать свою душу, стремительно летящую в омут. Голова горела как в лихорадке, словно наполненная желтым дымом, в котором вспыхивали то красные, то синие искры. При воспоминании об утренних событиях у Йоко до сих пор перехватывало дыхание, а они снова и снова возникали в памяти, чередуясь с видениями далекого прошлого, и, прозвучав далеким эхом в пустоте, бесследно исчезали. Йоко быстро примирилась с происшедшим, только было почему-то очень грустно. Впереди ее ждало забвение. Отяжелевшие от слез веки постепенно смежались. Тяжелое дыхание, вылетавшее из приоткрытого рта, походило на стоны. Так, лежа ничком на диване, Йоко незаметно погрузилась в глубокий сон. Проснулась она в каком-то безотчетном страхе, от которого, казалось, разорвется сердце. Болела голова. Йоко не знала, сколько она спала. Каюта была залита ослепительным светом. «Должно быть, уже полдень», – решила Йоко. В это время, сотрясая судно, раздался громовой вопль. С замиранием сердца Йоко прислушалась, недоумевая. Ее швыряло из стороны в сторону, и она не могла понять, то ли это подбрасывает судно, то ли ее саму бьет лихорадка. Немного спустя вопль стих, и Йоко наконец поняла, что это был пароходный гудок, которого она не слышала с самой Йокогамы. «Подходим к карантинному пункту», – догадалась Йоко. Она оправила кимоно и, встав на колени, прильнула к иллюминатору.
Затянутое тяжелыми тучами небо наконец прояснилось, яркий солнечный свет оттенял его глубокую синеву. Совсем рядом высился скалистый живописный берег, поросший соснами. «Эдзима-мару», видимо, вошел уже в бухту и, размеренно стуча машинами, медленно двигался по воде, испещренной морщинами ряби. Этот уголок казался нарочно созданным для покоя и отдыха после долгого пути по бурному океану.
В глубине маленькой бухты виднелся небольшой белый домик. Легкий ветер развевал английский флаг. «Там, наверно, живет карантинный инспектор», – подумала Йоко. Мысли ее прояснились. Но в ту же минуту на нее снова грозно надвинулось прошлое, и она испуганно отпрянула от иллюминатора. Прошлое, взбудораженное только что увиденной картиной, снова переплелось с настоящим. Йоко силилась привести в порядок теснившиеся в голове мысли. Она с силой сжала виски и, подняв глаза к зеркалу, приготовилась стойко встретить вырвавшуюся на волю и нахлынувшую на нее толпу воспоминаний.
Йоко не покидала мысль о том, что она не удержалась на краю страшной пропасти и летит в нее, увлекаемая какой-то неведомой силой. Когда родственники заставили ее поехать в Америку, она наметила пути своей дальнейшей жизни: «Хорошо, я выйду за Кимура. Начну новую жизнь, попытаюсь наконец, после долгих поисков, найти себя в американском обществе. Посмотрим, что я смогу сделать там, в Америке, где на женщину смотрят, очевидно, иначе, чем в Японии. Я родилась не в той стране и не в то время, когда следовало родиться. Но в Америке я получу возможность проявить сбои способности, так что смогла бы стать там даже королевой. Надо найти себя, пока не поздно. Я утру нос тем женщинам, которые увивались вокруг меня, а потом изменили мне и смирились со своей судьбой. Да, пока я не состарилась, я докажу, на что способна. На помощь Кимура тут рассчитывать нечего, – думала Йоко, – но и мешать он не станет».
С началом японо-китайской войны у ровесниц Йоко на смену иллюзиям пришло какое-то смутное беспокойство. Йоко, которая переживала все особенно остро, постоянно подстрекала подруг на самые невероятные выходки и в то же время понятия не имела о том, как преодолеть это беспокойство в самой себе, как пережить трудное время. Неудовлетворенность окружающим вызывала в Йоко раздражение. Постепенно она привыкла поступать, как ей заблагорассудится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126