Вернись сейчас же! – крикнула Йоко. Но из соседней комнаты по-прежнему доносились жалобные всхлипывания Садаё. Ненависть, эта оборотная сторона горячей привязанности, обожгла сердце Йоко, и она строго-настрого приказала Айко привести Садаё.
Вскоре Айко возвратилась. Она была, против обыкновения, встревожена. Садаё, по ее словам, жаловалась на невыносимые боли. И лоб у нее был горячим, как огонь.
У Йоко упало сердце. Ни разу в жизни не хворавшая Садаё, наверно, не знала, что такое жар. Она стала капризничать с неделю назад, и если у нее лихорадка, то за это время болезнь могла принять опасный оборот. «А вдруг она умрет?» – черным вихрем закружилась в голове страшная мысль. Свет померк перед глазами Йоко. Ну, что ж, и пусть умрет. Как знать, быть может, это та самая жертва, благодаря которой Курати окажется накрепко привязанным к Йоко? «Я принесу ее в жертву!» – так рассуждала Йоко с каким-то необъяснимым спокойствием, испытывая в то же время безграничный ужас. В тупом оцепенении она не заметила, как Курати и Кото вышли из комнаты.
– О-Йо-сан! Скорее идите сюда, у нее жар! И, кажется, не от слез, – услышала Йоко встревоженный голос Курати.
Этот голос словно пробудил ее от сна и вернул к действительности. Она вбежала в маленькую комнату. Садаё лежала, свернувшись комочком и уткнувшись лицом в подушку. Йоко опустилась на колени и потрогала ее затылок. Он буквально пылал.
В душе Йоко словно что-то перевернулось. Все развеялось прахом: и само стремление сурово обращаться с бедной Садаё, если даже она умрет от этого, только бы удержать Курати, и безумный обет, данный ею, несмотря на то что она не отличалась суеверием. Одно лишь желание в этот момент переполняло Йоко: спасти Садаё. Никогда еще Йоко не ощущала с такой силой любовь к жизни и страх перед смертью, как сейчас, когда любимое существо оказалось на волосок от смерти. Она лучше даст разрубить себя на части, чем допустит, чтобы Садаё умерла. Это она, Йоко, убила ее. Невинную, как ангел, девочку… Воображение рисовало ей самые невероятные картины, она во всем винила себя и оттого мучилась еще больше.
Гладя плечи Садаё, Йоко жалобно и с мольбой смотрела то на Курати, то на Кото и даже на Айко. У всех на лице было неподдельное беспокойство, но Йоко казалось, что они притворяются.
Кото вскоре ушел, сказав, что по пути в казарму зайдет за врачом. Йоко было невыносимо тяжело, когда кто-то отходил от сестры, словно этот «кто-то» уносил с собой частичку жизни Садаё.
Наступил вечер, но двери в доме не закрывали. Наконец пришел врач. Он нашел у Садаё брюшной тиф.
42
– Сестрица… не уходи…
Садаё стала беспомощной и капризной, как маленький ребенок. Йоко вышла из палаты, но в ушах у нее все еще звучали слова Садаё. Сиделка в белом халате провожала Йоко, шлепая сандалиями по темному широкому коридору. Десять дней и ночей, забыв о еде и сне, Йоко ухаживала за Садаё. Ноги у нее подкашивались, временами возникало странное ощущение, будто голова сейчас отвалится. Нервы были напряжены до предела. Все звуки и краски казались нестерпимо резкими и раздражали. В тот вечер, когда у Садаё определили брюшной тиф, Йоко отвезла бедную маленькую сестру в инфекционное отделение университетской клиники и осталась с ней. Курати ни разу не приходил в больницу. Йоко беспокоилась о доме, где оставалась одна Айко. Она решила вызвать Цую, которую когда-то рассчитала, и послала за ней в гостиницу, но оказалось, что Цуя работает сиделкой в одной из больниц района Кёбаси. Пришлось нанять пожилую горничную из меблированных комнат, где жил Курати. Йоко не заметила, как пролетели десять дней, будто она только вчера пришла в клинику, в то же время каждый день казался ей долгим, словно год.
Когда время тянулось медленно, Йоко охватывала тоска и перед ее мысленным взором возникали Курати и Айко, она всматривалась в них с беспокойством и ревностью. Ведь новая служанка пришла из дома Курати и уж наверняка предана ему, как собака. Айко там одна… За десять дней могло произойти все что угодно. Эти подозрения мучили Йоко даже тогда, когда она глядела на личико больной Садаё, забывшейся тяжелым сном, на ее полуприкрытые глаза, сухие от жара губы. И тогда грудь ее распирала ярость, ей хотелось сорваться с места и мчаться домой.
Когда же время проходило быстро, для Йоко существовала одна лишь Садаё. В свое время Садаё, как самую младшую, горячо любили родители, она была любимицей Йоко. И вот эта очень живая, непосредственная и своенравная девочка, круглая сирота, ставшая жертвой нелепого обета Йоко, вдруг тяжело заболела и теперь дрожала от страха перед лицом смерти, моля о помощи. Так молит о помощи человек, повисший над глубоким обрывом, всякий раз, как земля осыпается под его пальцами.
И во всем, что случилось, виновна только она, Йоко. Сердце ее разрывалось от жалости и печали. «Пусть Садаё умрет, но перед смертью она должна испытать силу моей любви. Да, я мучила Садаё, бессердечно с ней обращалась, а она безгранично верила мне и любила меня…» Раскаяние Йоко не знало предела, ее терзало сознание собственной жестокости, граничащей с сумасбродством. В такие минуты она забывала даже о Курати. Одно желание владело ею: любой ценою вырвать Садаё из лап смерти и, когда она выздоровеет, бережно-бережно прижать ее к своей груди и со слезами сказать: «Саа-тян, как хорошо, что ты поправилась. Не сердись на меня. Я совсем раскаялась и теперь всегда буду беречь и лелеять тебя». Когда Йоко предавалась подобным мыслям, время летело как стрела, летело неотвратимо, приближая час смерти Садаё. Так казалось Йоко.
Непрерывные волнения и хлопоты привели Йоко к полному душевному разладу, который повлиял на ее и без того слабое здоровье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126