«Как все забавно получилось». Тогда я еще не видел письма Кимура, но тон ваш… быть может, виноват телефон… ваш голос звучал крайне легкомысленно. По правде говоря, мне стало очень не по себе. Я говорю прямо, что думаю, не сердитесь, пожалуйста.
– За что же мне сердиться? Очень хорошо, что вы откровенны со мной. Я потом и сама поняла, что следовало говорить иначе. По мнению Кимура, люди меня не понимают, но мне это безразлично. Я с детства к этому привыкла. И хотя изредка сердилась, что судят обо мне так несправедливо и неверно, все это меня в общем только смешило, понимаете? И вот тут… когда я услышала по телефону ваш голос, у меня от радости как-то нечаянно вырвались эти необдуманные слова. Что же касается ревизора Курати, который по просьбе Кимура заботился обо мне, то это очень любезный, искренний человек, но, так как мы познакомились с ним только на пароходе, я не могу считать его своим другом в такой степени, чтобы советоваться с ним обо всем. Стоило мне услышать ваш голос, как я почувствовала себя освобожденной из вражеского плена… Впрочем, оправдываться мне незачем. Расскажите лучше, как вы живете.
Кото хмуро смотрел на Йоко, в глазах его молниями вспыхивали чувства, глубоко спрятанные под толстым покровом идеалов истого пуританина. Не в меру стеснительный Кото, несколько привыкнув к человеку, сам того не подозревая, начинал смотреть на него испытующим взглядом, словно стремясь проникнуть в самую глубину его существа. Этот взгляд, в котором не было ни малейшего намека на дерзость, вызывал в Йоко смутное беспокойство. На первый взгляд Кото мог показаться недалеким – так мало разбирался он в житейских делах, не умея вникнуть в истинную сущность вещей. В действительности же он искренне стремился постичь сложность человеческой жизни. Сколько бы ни утешала себя Йоко тем, что Кото не способен разгадать ее до конца, взгляд его, мягкий и в то же время проницательный, говорил о том, что когда-нибудь он непременно проникнет в тайники ее души. «И все же ему придется долго и терпеливо ждать этого», – радовалась про себя Йоко.
С нескрываемым недоверием глядя на Йоко, Кото продолжал рассказывать. Прочитав письмо Кимура и не зная, как поступить, он немедленно отправился к тетке Йоко, присматривающей за домом на Кугидана, и попытался узнать, что она думает по поводу возвращения племянницы. Но тетка, видимо, затрудняясь определить, на чьей стороне симпатии Кото, и не желая попасть впросак, говорила весьма уклончиво и осторожно и посоветовала ему расспросить госпожу Исокава.
С госпожой Исокава Кото встретился в ее рабочей комнате при церкви в Цукидзи. И она сообщила, что дней десять назад получила от госпожи Тагава письмо, в котором та подробно описывала бесстыдное поведение Йоко на пароходе. Госпожа Тагава писала: «Я оказалась не в силах оберегать Йоко или хотя бы присматривать за ней в пути, и даже не попрощалась с нею. По слухам, она все еще остается на пароходе, ссылаясь на болезнь, но, если она вернется в Японию, станет очевидным, что ее отношения с ревизором зашли дальше, чем мы предполагали. Мне поистине нет прощения, что я не выполнила своей столь важной миссии, но я прошу вас быть снисходительной, ибо сделать это оказалось свыше моих сил». Госпожа Исокава заявила Кото, что хорошо знает госпожу Тагава и может поручиться за правдивость ее письма и потому сочла необходимым показать его ближайшим родственникам Йоко. На семейном совете было решено следующее: если Йоко вернется в Японию на «Эдзима-мару», считать, что она совершила тяжкое преступление, написать письмо Кимура, настоять на расторжении помолвки, а всем родственникам прекратить с ней какие бы то ни было отношения.
– Когда я услышал все это, – продолжал Кото, – то окончательно растерялся. Вы вот сейчас абсолютно спокойно говорили об этом ревизоре, а для меня вопрос о нем по-прежнему неясен. Я долго колебался, прежде чем встретиться с вами. Но я обещал и потом решил, что после разговора с вами все прояснится. Поэтому и пошел… Мне от души жаль Кимура-кун, он так одинок, а теперь еще получит от госпожи Исокава это ужасное письмо. Если все это ложь, скажите мне. Я не хочу судить о таком серьезном деле, не выслушав обеих сторон, – заключил Кото, печально и пристально глядя на Йоко.
«Каков нахал!» – подумала Йоко. И, не меняя позы, промолвила наполовину сочувственно, наполовину насмешливо:
– Да, конечно, я отвечу на любой вопрос, какой вам будет угодно задать, расскажу все, что вы хотите, но какой в этом смысл, если вы мне совершенно не верите?
– Я хочу выслушать вас, и если то, что вы расскажете, будет правдоподобным, охотно вам поверю.
– С такой меркой можно подходить лишь к вашим научным занятиям, а не к человеческим чувствам. Разве я не сказала, что ни в чем не провинилась перед Кимура? Но раз вы не верите, мне нечего добавить. Пусть я даже поклянусь, что Курати-сан мне только друг, все равно это бесполезно, если вы и дальше будете сомневаться… Разве не так?
– Значит, вы хотите, чтобы я судил о вас по словам Исокава-сан?
– Возможно, и так. Во всяком случае, в этом деле мне ваш совет не нужен.
При этом выражение лица Йоко оставалось самым ласковым и дружелюбным. Но Кото был слишком умен, чтобы поддерживать этот разговор, и промолчал. Он пристально смотрел на пальцы Йоко, которые она то сплетала, то разнимала, словно хотел сказать: «Было бы лучше, если бы ты рассказала все откровенно».
После десяти часов в этом квартале наступала тишина. Йоко услышала, как по водосточному желобу застучали капли дождя. Это был первый дождь после возвращения Йоко в Токио.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126