Через пару часов ночь кончилась, серый утренний свет кистью мазнул ее по глазам. Сара уселась в постели, протянула руку к телефону. Уже набрав половину цифр его номера, она спросила себя, что это она делает, не прекращая нажимать кнопки.
– Да? – Голос звучал сонно, но еще до того, как произнести «это я», Сара поняла, что он уже знает.
– Привет, Сара.
Она старалась вслушаться в его интонации, найти в них какие-нибудь сигналы. Но уж слишком заспанным был его голос, она же, как назло, чувствовала себя недостаточно бодрой для того, чтобы хоть о чем-то судить.
– Можно мне зайти к тебе ненадолго? – спросила она. – Тебе нет нужды вставать. Только дверь открой.
– Давай.
В этом слове она тоже не услышала ничего, кроме самого слова. Ни воодушевления, ни предупреждения.
Дом, в котором жил Энтони, стоял еще ближе к океану, чем ее. Воздух здесь был еще более соленым, более влажным – он делал влажным все, с чем соприкасался. Детям запрещают оставлять свои велосипеды под открытым небом – они моментально ржавеют, выходят из строя и начинают фальшивить рояли, и невозможно до блеска надраить машину. Похоже, надвигалось новое ненастье: Калифорния решила, что еще не готова к весне, ей еще не надоели зимние игры.
Подойдя к входной двери, Сара заметила на коньке крыши голубя, внимательным зрачком уставившегося на гостью.
– Знаю, – прошептала она немигающему птичьему взгляду. – Я совсем сошла с ума.
На цыпочках она прокралась в дом и стала осматриваться там с куда большим интересом, чем в тот первый раз, когда Энтони привел ее к себе. В беззвучной неподвижности утра у нее была возможность увидеть его жилище как единое целое. Дом был чисто мужским – повсюду индейские коврики и предметы быта ковбоев, кожаные кушетки и сработанные из толстых досок столы.
Здесь никто не собирался просить прощения за приручение Запада, за добытые там трофеи. В доме пахло тан, будто за ночь до этого здесь был пожар. Почему-то Саре подумалось, что в то время, пока она мерила шагами свою гостиную, он сидел на приступке у камина со стаканом виски в руке. Неслышным шагом она поднялась по лестнице в его спальню. Энтони лежал на спине, глядя на нее из-под полуприкрытых век.
– Разденься, – сказал он и стал смотреть, как она вылезает из джинсов и легкого свитера.
Под его взглядом Сара почувствовала, что по коже ее бегут мурашки, соски твердеют, до ее сознания уже не доходило, что в комнате потемнело, что через тонкий потолок слышится барабанный перестук дождя. Где-то далеко-далеко в небе прозвучало отдаленное эхо грома, но в эту минуту Сара вновь оказалась наглухо запертой в мире, бравшем начало и кончавшемся в поле его зрения.
Она скользнула под одеяло, сразу же ощутив тепло его кожи. Спокойное ночное тепло рядом с дерганым утренним ознобом.
– Почему я никуда не могу скрыться от тебя? – спросила она. – Ты – повсюду. Мак будто ты следишь за мной даже тогда, когда тебя рядом нет.
– А тебе хочется скрыться, уйти от меня? – Энтони положил ее руку себе на грудь, медленно повел ее вниз, через живот, туда, где плоть его уже окончательно проснулась.
– Да. – Пальцы Сары сомкнулись вокруг его плоти. – Нет… Не знаю. Ты ведь по-прежнему видишься с той, другой. Вот что должно мне помочь уйти.
– Я никогда не рву своих отношений одним жестом. И не это тебя смущает, не это злит. Ты возвела вокруг себя замечательную клетку – но знаешь, что не смогла меня ею одурачить, Внутри – загнанная в угол одиночеством личность, пытающаяся убедить себя в том, что жизнь у нее – лучше не надо. Вот что тебя пугает, Сара, – то, что я вижу тебя насквозь.
Она почувствовала, как начинают дрожать губы, как слезы подступают к глазам; голова ее упала ему на грудь.
– Будь ты проклят. Я не плачу на глазах у других. Я просто не умею этого. Как тебе удалось довести меня до такого? Как у тебя получается, что с тобой я превращаюсь в плаксу?
Кулачком Сара ударила его по плечу, но Энтони даже не попытался уклониться.
– Не понимаешь, да? – спросил он. – Но вот-вот начнешь. Мне не нужно даже заставлять тебя что-либо делать. Идя по жизни, ты повернула за угол, а там стоял я, и язык, на котором ты говорила, в этой ситуации не сработал. Ты оказалась в другой стране, где иной климат, где незнакомый ландшафт, так что остается лишь одно – сдаться.
– Но сам-то ты не сдаешься – ты командуешь мной.
– Вот этого-то ты и не понимаешь. Это то же самое. Я сдаюсь, я уступаю тебе, я становлюсь на колени и делаю все, что ты захочешь.
Он выбрался из-под Сары, оставив ее лежать на постели, поднялся и устроил ее тан, что теперь она сидела, опираясь спиной на подушки и опустив ноги на пол. Затем Энтони опустился перед ней на колени, раздвинул ей бедра и, прежде чем нырнуть головой в ее бездну, поднял глаза. Ослепленная на мгновение их блеском, она опустила веки. Язык Энтони начал свою игру – он дразнил, выводя на ее коже узоры, неспешно проникая все глубже. Дыхание Сары сделалось прерывистым, она начала заваливаться назад, но рука Энтони удержала ее в прежнем положении. Он поднял голову, и она увидела, какими влажными стали его губы. Это была ее влага, выдававшая то, как страстно она хотела его.
– Не ложись. Держись прямо и смотри, – приказал он.
И вновь его язык оказался внутри нее, пальцы его забегали по ее телу, и вновь Сара тяжело задышала, сжимая ладонями его голову.
Через какое-то время глаза ее уже не могли больше оставаться открытыми. Для того, чтобы дать ощущениям и чувствам друг друга переплестись как можно теснее, требовалась темнота. Темнота, в которой разгоравшийся внутри нее огонь сделается еще ярче, еще горячее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108