Я понял: тебя послали на землю, чтобы увидеть их.
– Но какие же у вас могут быть родимые пятна? Происходившее начинало завораживать Белинду своей сюрреальностью. Филлип собирается ей исповедаться? Или же ее ждет сеанс столоверчения, а он превратится в медиума? Или вдруг окажется, что он способен видеть кончиками пальцев? Но Филлип поступил иначе.
Он откинулся на кушетку, сделал глубокий вдох и медленный выдох, как человек, которому предстоит рассказать долгую, позабытую всеми историю. Нужно лишь освободить грудь от теснящегося в ней воздуха – а дальше слова польются сами.
– У меня есть жена, – начал свое повествование Филлип. – Жена, говоря техническим, что ли, языком. Мы не видимся с нею вот уже почти семь лет. Когда-то, Белинда, моя жизнь была совершенно иной, да и имя тоже, поэтому-то никому еще не удалось пока ничего пронюхать. Но временами у меня бывало такое ощущение, как если бы я сам себе заглянул через плечо. Моя жизнь медленно убивала меня. Внешне она выглядела вполне нормальной, все было на своих местах: хороший домик с приятными соседями, тщательно продуманная цветовая гамма обоев, трогательные вышивки, столь милые сердцу жены. А потом вдруг у нее начался обширный склероз всего организма – это неизлечимо, ты знаешь. Все начиналось с маленьких, незначительных симптомов, которые люди склонны не замечать, пока болезнь не захлестнет их своей петлей окончательно. Когда мы уже расставались, она почти не могла передвигаться без посторонней помощи. Но оставил я ее вовсе не из-за болезни – я хочу, чтобы ты это поняла.
Белинда кивнула. Разве могла она отказать ему в этом знаке безусловного и глубокого понимания? Он допускал ее в самые потаенные уголки своей жизни, позволял внимательно разглядывать их. Разве могла она отказать ему в чем-то? Мысленно она видела его безостановочно расхаживающим по комнатам, лавирующим между маленькими журнальными столиками с раскиданными номерами «Вашего дома». Он сновал взад и вперед, зная, что жена уверена: он уходит из-за ее болезни. Но как объяснить больному человеку, что дело не в болезни – дело в тебе, в нас с тобой, в чем угодно, только не в болезни!
– Я просто не мог жить так, как ей хотелось. Мое предназначение – служить людям, что я сейчас и делаю. И вести их – я с самого начала знал, что мой крест – это вести людей за собой. Я посылал ей деньги, но разговаривали мы очень редко. Если бы я с ней развелся, это вызвало бы ненужные толки, за развод меня бы осудили жестоко и несправедливо. Развестись с женой, страдающей от столь тяжкого недуга…
– Где она живет? – спросила Белинда.
– Этого я тебе сказать не могу, – сухо ответил Филлип. – А потом, детали значения не имеют. Важно лишь то, чем я с тобою делюсь. Столь же малозначимы и некоторые другие проходные моменты моей жизни, то, к примеру, как мне приходилось скрываться, спасаться бегством, то, о чем я не могу с тобой говорить. Но какое огромное облегчение найти человека, который, ты уверен, не выдаст твоих секретов, не станет тебя судить. Знаешь, как много тех, кому не терпится навесить на меня ярлык – наверное, таков удел всех, кто находит в себе силы выделиться из толпы, чтобы указать людям истинный путь.
На ресницах его повисла одинокая слеза; невольным движением руки Филлип смахнул ее. Во всем облике сидевшего перед Белиндой мужчины было что-то мягкое, расплывчатое – так выглядит набросок углем, где художник намеренно сгладил все углы, лишь обозначив скупыми штрихами основные черты. Глаза Филлипа блестели, будто в них уже скопилась новая порция вот-вот готовой пролиться влаги. Белинда накрыла его руку своей, как бы желая сказать: «Я понимаю. Понимаю, как тяжек груз, которым вы ни с кем не в состоянии поделиться. Временами это бремя становится просто неподъемным» Может, именно в этот момент все и произошло? Может, был какой-то сдвиг в недрах земных или тверди небесной? Этого Белинда вспомнить не могла. Усилившийся дождь что-то начисто смыл из памяти, как след шин на мокром асфальте. Она прикрыла глаза, погружаясь в бездну подсознания, пытаясь найти там ключ к пониманию того, что произошло. Последнее, что она помнит, это ее рука, покоящаяся на его, вот тут-то он и потянулся к ней. Однако в его движении в тот момент не было и намека на агрессивность – она появилась позже. Ладонь его легла на ее щеку, ласково скользнула ниже уха к шее – и мир вдруг замер вокруг и затаил дыхание. Нет, подожди, и не мир вовсе, а она сама – от удивления забывшая о необходимости чередовать вдохи и выдохи, не знающая, что и как нужно делать. Сара была права: для Белинды Филлип являлся почти святым, он стоял выше всего плотского. И тем не менее это он, он касается ее, как обычный мужчина. Ей не хотелось, чтобы он превращался в обычного мужчину, но ей желанны были его прикосновения – она их хотела. Хотя, и ошибиться в этом невозможно, от страха Белинду всю трясло.
– То, что сейчас происходит между тобою и мной, и называется связью, – негромко проговорил Филлип глуховатым густым голосом. – Мы обязаны друг другу нашими тайнами, мы связаны теперь такими узами, которых у нас ни с кем другим нет.
Он подался ближе к ней, дыхание его обжигало ей кожу. В мозгу Белинды мелькнула мысль: если она его сейчас поцелует, то вознесутся ли их души на Небо вместе? Правая ладонь Филлипа все крепче давила ей на шею, его левая рука все выше поднимала бархатный подол. Еще несколько дюймов, и он узнает одним секретом больше – ведь под платьем у нее ничего нет. Может, ей этого и хотелось? Белинда попыталась замедлить поток ощущений, разобраться, сделать выбор – ведь он, выбор, был?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108