Белинда могла бы запросто прийти в него днем – посмотреть на играющих ребятишек. Побыть наедине со своими фантазиями, с воспоминаниями, с надеждами увидеть мальчишку, походившего, по ее представлениям, на ее сына. Однако в эту ночь она думала о другом. Сидела в лунной тишине, сгорбившись под тяжестью вопросов, на которые никто не знал ответа, и чувства вины. Она подала на Филлипа в суд за изнасилование, но что-то говорило ей, что свершившееся – наказание за ошибки, которых в ее жизни было так много. Отец, будь он жив, сказал бы, наверное, что все это она получила «на десерт». В соответствии с его теорией, беды и несчастья в качестве «десерта» сваливались на великое множество людей – преимущественно тех, кого он не любил.
Белинда хорошо понимала, что, явившись сюда ночью, рискует быть изнасилованной вторично. Или же избитой до такой степени, когда лицо превращается в кашу – тошнотворно точное сравнение, поскольку примерно так она тогда и выглядела. Она пришла сюда, чтобы испытать Судьбу, чтобы смело пойти ей навстречу, вне зависимости от того, что могло ждать ее впереди. Ведь вполне допустимо, что если припасенные Судьбой напасти обрушатся на нее разом, то остаток своей жизни Белинда проживет спокойно и тихо. Может быть. Но единственным событием, случившимся за те полчаса, что она просидела на скамейке, было прекращение храпа, до этого раздававшегося из ближайшего спального мешка.
Повернув голову, Белинда увидела, что мужчина с магазинной тележкой направляется в ее сторону – тележку, правда, он оставил на газоне. А вдруг он нападет на меня, подумала Белинда, исполосует лезвием ножа? Ну что ж, тогда ее кровь станет искуплением, еще одним блюдом «на десерт».
Мужчина опустился на скамейку рядом с ней. Он казался старым – за семьдесят, решила Белинда, но возможно, что таким его сделала уличная жизнь. Из-под голубой вязаной лыжной шапочки свисали клочья жирных седых волос.
– Ты знаешь, почему они не смогли оторвать меч от камня? – спросил он.
– Боюсь, что нет.
– Потому что перед глазами у них стоял только камень. Для них вся сила заключалась именно в нем. Они и предположить не хотели, что ею же обладает и меч. А когда ты не видишь силы, то ее и нет. Они были рабами камня.
– Ага.
Вот она, подумала Белинда, разница между гением и безумцем. Похоже, что человек этот когда-то преподавал литературу, а теперь живет в тени своей тележки и отлично знает, где можно найти не до конца опустошенную консервную банку.
Она поднялась, пробормотала: «Спокойной ночи, мне пора» – как если бы собиралась уйти незаметно с вечеринки – и оставила на скамье бумажку в десять долларов.
Она увидела их сразу же, как только подъехала к дому и выбралась из машины. Они стояли у ворот подобно стражам – трое; одновременно зашагали ей навстречу, похожие в предрассветном сумраке на каких-то призраков. Белинду ждали, и она тут же поняла, что и сама ждала их прихода. По мере того как фигуры приближались, она смогла различить, кто из них кто: Кеннет, Астрид и Мишелль, их имена она вычеркнула из своей записной книжки несколько часов назад. Белинда не остановилась, даже шаг ее не замедлился, она прошла мимо них без всяких усилий, как тень, – зная, что троица последует за ней, заранее соглашаясь принять то, что они принесли ей. На лбу каждого, меж бровей, был вырезан крест. Рука Белинды машинально поднялась, коснулась собственного лба. Почему-то он показался ей до странности голым.
– На нас лежит печать Господня, – произнес Кеннет.
– А на тебе? Кровь. Кровь Филлипа. Кровь агнца Божьего, – подхватила слова Кеннета Мишелль.
Оказавшись в доме, они окружили ее в сумрачной гостиной, едва освещенной светом единственной лампы. Даже если бы Белинда хотела дать им отпор, все равно она не смогла бы собраться с силами. Ощущение было такое, что внутри у нее что-то растаяло, потеряло жесткость. Она заслужила наказание, которое троица пришла возложить.
– Садись, Белинда, – сказала Астрид с необычной для нее властностью в голосе.
Белинда опустилась в кресло, купленное где-то на распродаже. С выцветшей обивки на нее смотрели розы.
Круг, в котором оказалась Белинда, сузился еще более, отступать было некуда. Кеннет уселся на угол кушетки, женщины устроились на стульях, поставив их прямо перед креслом.
– Ты заблудилась, – произнесла Мишелль. – В Библии говорится о войнах на земле, о том, что возникают они и в небесах.
– Михаил и его ангельское воинство сражаются с драконом, – добавила Астрид. – И в этой битве мы на стороне ангелов. Филлип послан на землю, чтобы призвать помощь. Ты же переметнулась к дракону.
– К зверю, – продолжила Мишелль. – К зверю из Откровения Иоанна Богослова, и пасть его изрыгает чудовищные богохульства и клевету на тех, кто обитает в небесах.
– Филлип – не Бог, – слабым голосом произнесла Белинда.
– «Поднявший меч от меча и погибнет», – громко возгласил Кеннет, как на проповеди. – Так написано в Библии. – Он извлек из кармана небольшой томик. – И меч этот – твое обвинение.
Поднявшись, они подошли к Белинде вплотную, и, когда чьи-то руки обхватили ее, лишив возможности двигаться, на мгновение Белинде показалось, что кровь ее уже льется на затканные красными розами подушки кресла. Однако видение тут же исчезло, кровь текла там, где и положено, по жилам, – пока, во всяком случае. Мишелль достала ручку и, оттянув голову Белинды за волосы назад, написала что-то у нее на лбу. Не похоже, чтобы это был крест, решила Белинда, значит, они не собираются насильно включить меня в свое войско.
И даже наоборот. Они приговорили ее к изгнанию.
Сильные руки вырвали Белинду из кресла, втолкнули в спальню, поставили перед высоким, в человеческий рост, зеркалом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108