Сначала встречались редко, от случая к случаю, все там же, на катке «Динамо». Потом стали встречаться чаще, уже не случайно. Аракел, который был на три года старше Татьяны, нравился ей. Чего греха таить: ей, девчонке, льстило, что за ней ухаживает такой взрослый, интересный парень. Военный. (Менатян учился в военной школе, на летчика.) А он ухаживал. И чем дальше, тем настойчивее. Кончилось тем, что он своей настойчивостью не на шутку напугал ее: ведь было ей тогда всего семнадцать лет. И, конечно, родители… Мама всегда была Тане другом. И тут она на многое открыла ей глаза. Поведение Аракела, сам он определенно не нравились родителям Татьяны.
Короче говоря, прошел год с небольшим после их знакомства, и Языкова стала избегать Менатяна. Он искал встреч с ней, устраивал идиотские сцены, но ничего не добился, Татьяна настояла на своем: они перестали видеться.
Минуло еще три года. Девичье увлечение стерлось из памяти Тани. Она начала сниматься в кино, стала самостоятельным человеком, как вдруг, у одной приятельницы, в дружеской компании, вновь встретила Аракела. Случайно ли он оказался там, в той компании, трудно сказать. Скорее, не случайно. Как бы то ни было, все началось опять, как прежде, и в то же время по-новому, куда серьезнее.
Полюбила ли она Менатяна? Нелегкий вопрос. Он ей нравился, это бесспорно, но любить?.. И – она его боялась. Он был еще больше, чем прежде, настойчив, нетерпелив. Самонадеянность – одна из отличительных черт этого человека. Самонадеянность, себялюбие, даже больше – быть может, эгоцентризм. Все это она знала за ним, постоянно в нем замечала, и все же он ей нравился. Много было в нем какой-то силы, веры в себя, мужского обаяния. По жизни он шел от успеха к успеху, был уже признанным летчиком, только расположением товарищей почему-то не пользовался. И друзей у него не было, скорей всего из-за того же себялюбия. Менатян всех презирал, ставил себя выше всех, в общении с людьми был нетерпим. В минуту откровенности он поговаривал о месте в жизни «сильного человека», плюющего на общество, на окружающих.
Откуда это у него взялось, она не знает. Родителей Менатяна Языкова никогда не видела, не знала. Они жили в Армении, в Москве никогда не бывали. Отец Аракела, как она поняла, был одно время на крупных постах, очень крупных, но чем-то проштрафился и последние годы «тянул лямку», по выражению сына, в системе кооперации. Говорить об этом без обиды, без злой горечи Аракел не мог, хотя и не прочь был поговорить на эту тему. Совсем не прочь! Похоже было, что именно отсюда все и шло: и отношение Менатяна-сына к людям и характер.
Любил ли он ее? Пожалуй, да. Но любовь эта была какая-то странная, опять-таки эгоистичная. Он мало с ней считался, но в то же время его тщеславию льстила ее популярность как актрисы. В общем, все у них было страшно трудно, неопределенно. Так и шло до начала войны.
Первые дни войны Татьяне запомнились навсегда. Она многое поняла по-новому, многое передумала. Поняла свое место в жизни… А Аракел? Аракел некоторое время почему-то задерживался в Москве, не сразу получил назначение в действующую часть. Как, почему, она не знала. Так вот: Менатяна она не узнавала. Куда девалась его вечная самоуверенность, самомнение… Он был перепуган, находился в глубочайшем смятении, то и дело впадал в состояние полной прострации. На людях-то он держался лихо, бахвалился: дадим прикурить Гитлеру, – а наедине?.. Ох, и вспоминать не хочется! Аракел не скрывал страха, животного страха перед немцами, их военной техникой, организованностью, военной мощью. «Нет, – говорил он, – как идут, как идут!.. Разве их остановить? Нам? Нет, куда уж там!..» – и истерически хватался за голову. Он бывал ей в такие минуты отвратителен. Однако, получив назначение, он внезапно переменился и, как казалось, стал держаться достойно.
«Ждать будешь? – спрашивал он перед отъездом. – Будешь ждать? Помни, Таня-джан, ты должна меня ждать!» Она вроде бы обещала. Вот, собственно говоря, и вся история…
– Нет, Татьяна Владимировна, не вся, – сказал Скворецкий. – Ваша история не имеет конца. Менатян когда ушел на фронт?
– А я разве не сказала? Прошу извинить. Это было в конце 1941 года, в последних числах ноября. С тех пор, с 1941 года, я об Аракеле ничего не слыхала, не имела от него ни строчки. В первых же боях он погиб или пропал без вести, что-то в этом роде. Я ничего о его судьбе не знаю. Кроме того, я встретила одного человека. Еще в 1942-м. В самом начале года… Ну, одним словом, возможно, я скоро выйду замуж. Этого человека я тоже должна назвать?
– Это целиком на вашем усмотрении. Нас интересует только Менатян. Так вот, если вы собираетесь выходить замуж, как же с Аракелом? Вы не нарушаете данного ему слова?
– Но я же вам говорила, – лицо актрисы исказила болезненная гримаса, – наши отношения были страшно неопределенными. Я никогда не давала Аракелу слова, не обещала, что стану его женой. Женой этого человека? Подумать страшно. И потом… он же погиб. К чему этот разговор? Какая-то бессмыслица.
– Нет, не бессмыслица, – медленно произнес Скворецкий. – У нас есть очень веские основания полагать, что бывший военный летчик Менатян не погиб. Ни в 1941 году, ни позже. Менатян жив.
– Жив?! – Татьяна побледнела. Можно было подумать, что это известие ее мало обрадовало. Но так казалось только мгновение. Она тут же встрепенулась: – Жив? Но где он? Что с ним? Почему он так долго не подавал признаков жизни? Нет, это невозможно. Я… я не верю.
– И все же, Татьяна Владимировна, думаю, что это так. Придется поверить. Однако ничего больше сегодня я вам не скажу. Повременим денек-другой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105