Никто не являлся. Это злило Бориса. «Неужели передумали?» – гадал он. Неужели немцы от него отказались? Но почему? Он не знал, что и подумать. Вот и сегодня время подходило к концу, а все никого. Никого…
Борис так глубоко задумался, что непроизвольно опустил газету. В этот момент его кто-то тронул за плечо. Он стремительно обернулся. Сзади, за спинкой скамейки, стоял высокий, худощавый лейтенант, судя по знакам на погонах – танкист, и приветливо улыбался. Его левая рука была на черной перевязи.
– Товарищ старший лейтенант, не скажете, который час? Мои остановились. – Танкист пальцами правой руки приподнял обшлаг гимнастерки на раненой руке и выразительно постучал по стеклу часов. Малявкин вздрогнул, на мгновение растерялся: это был пароль.
Растерянность длилась считанные секунды. Борис сразу взял себя в руки и как мог спокойно назвал отзыв:
– А мои хоть и ходят, но я забыл их дома.
– Какой марки у вас часы? – быстро спросил танкист.
– У меня – «Омега», а у вас?
– Тоже «Омега», – с облегчением отозвался лейтенант и, обойдя вокруг скамейки, взял Малявкина, поднявшегося во время разговора, под руку. – Пройдемся, если не имеете ничего против?
Танкист произнес свое предложение скорее в тоне приказа, нежели вопроса или просьбы. Малявкин подчинился, и бок о бок они двинулись вдоль бульвара, в направлении Пушкинской площади.
– На всякий случай, в порядке, так сказать, уточнения, ваше имя? – вполголоса спросил танкист, когда они сделали добрую сотню шагов. – Фамилия?
– Задворный, – после секундного колебания ответил Малявкин. – Николай Задворный.
– Понятно, – осклабился лейтенант. – Задворный, он же Малявкин. Так?
– Кому так, а кому и не так, – огрызнулся Борис.
– Да ты не ершись, не ершись… Я в курсе дела. Просто так. Проверочка.
С минуту они шли молча, потом Малявкин спросил:
– Тебя-то самого как звать?
– Меня? Можешь называть Осетров. – Лейтенант обнажил в ухмылке мелкие, острые зубы. – Семен Семенович Осетров. В соответствии с документами. Устраивает?
Борис пожал плечами:
– Что значит – устраивает? По мне, хоть Осетров, хоть Севрюгин, хоть Щучкин. Один черт. Документы-то надежны? «Хвоста» не привел? И вообще… – Он боязливо оглянулся по сторонам.
Осторожность «Быстрого» пришлась Осетрову по душе. Он принялся обстоятельно, с подробностями рассказывать, как переходил линию фронта, как добирался до Москвы.
– Перед отправкой сюда, к тебе, – говорил Осетров, – пришлось подвергнуться небольшой операции: рана-то настоящая, любая комиссия подтвердит. – Он чуть приподнял лежавшую на перевязи руку и поморщился: – До сих пор саднит!
По словам Осетрова – настоящая это была его фамилия или нет, Борис так и не понял, – фронт он перешел несколько дней назад, восточнее Брянска.
– Пришлось, конечно, натерпеться всякого, но ничего, обошлось. Документы – «железные»! И – ранение. В боях за Родину! – Осетров цинично усмехнулся.
На попутных машинах и всяким иным способом добрался до Мценска, а там – на Москву. Здесь пока обосновался в офицерском общежитии, но надо бы подыскать какое жилье поукромнее. Постоянно мозолить глаза всяким там дежурным и комендантам желания у Осетрова мало. Может, старший лейтенант чем ему поможет, подберет жилье, как коренной москвич? Есть же у него связишки? Да и дел-то не так уж много: на какую-нибудь неделю, на две. Задерживаться в Москве Осетров не собирается: здешний «климат» ему не по душе.
Малявкин задумался. Он сразу оценил, какие возможности открывает перед ним просьба Осетрова. Что, если устроить его у Костюковой? Быть все время рядом, близко, знать каждый его шаг, поступок. Что может быть лучше? С другой стороны… С другой стороны, Малявкин не мог что-либо предлагать Осетрову, не посоветовавшись предварительно с Горюновым и Скворецким, не получив их указаний. Кто знает, какие у них планы?
Борис решил выиграть время, оттянуть ответ.
– Понимаешь, – сказал он, – есть у меня одна мыслишка. Насчет моих московских связей брось и думать: какие там связи? После этой истории в прокуратуре – знаешь, слыхал? (Осетров утвердительно кивнул) – я стараюсь поменьше высовывать нос на улицу, хотя, как видишь, отпустил бороду, бакенбарды. Насчет того, чтобы посещать прежних знакомых, да еще с такой просьбой, и речи быть не может. Мигом попадешься. Вот разве там, где я сейчас обосновался? Места хватит. Вот хозяйка…
– Чего же лучше? – перебил его Осетров. – Решено. Сегодня же к тебе и переберусь.
– Ишь ты какой прыткий! – усмехнулся Малявкин. – А хозяйка? Что моя хозяйка скажет? Надо прежде с ней потолковать, уломать старушку. Я – одно дело. Меня она с детства знает, а вот ты… Нет, так не пойдет. Тут подготовка требуется.
Осетрову возразить было нечего.
Петровский бульвар давно остался сзади. Они миновали Тверской, Никитский, вышли к Гоголевскому, а Осетров, рассуждая о том и о сем, о своем путешествии через фронт, о жилье, ни словом не касался дела, ничего не говорил о цели своего приезда. Малявкин начал хмуриться, заметно волноваться.
– Слушай, ты долго намерен точить лясы, да еще здесь, на улице, в центре города? – грубо оборвал он Осетрова. – Давай к делу. У меня вопросов вагон и маленькая тележка. Только тут не место для серьезной беседы.
– А чем не место? Тепло и не дует, – легкомысленно заметил Осетров. – Чего страшного? Гуляют два молодых, интересных офицера, защитники Родины. Ну и гуляют. Кому какое дело? Следить? Но кто здесь, на бульваре, будет за нами следить? Лучшего места для беседы не найдешь. Впрочем, если ты настаиваешь, выкладывай свое предложение: я в Москве впервые, здешних мест не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105