Обязательно. Как быть?
– Видите, сколько вопросов сразу, – улыбнулся Виктор. – Отвечаю по порядку. Первое: и я возвращаюсь в Москву. Вслед за вами. Второе: как держать себя с Менатяном? Думаю, обычно. Мы с вами не виделись, никакого разговора у нас не было. Вот так себя и держите. Понятно?
Той же ночью Горюнов связался с Москвой, со Скворецким. Он доложил Кириллу Петровичу о прибытии Менатяна и о «партизанской» версии, которую тот пытался внушить Языковой. Виктор просил проверить эту версию самым тщательным образом.
В трубке послышалось недовольное кряхтенье майора:
– Так ты что, думаешь, Менатян действительно прибыл из партизанского соединения?
– Нет, – отрезал Виктор, – не думаю. Но проверять мы обязаны.
– А кто спорит? – согласился майор. – Конечно, проверим, хотя все и так ясно: рассказ Буранова, расшифрованная радиограмма… Ты вот что скажи: как там Менатян?..
– Все в порядке, – заверил Виктор. – С того момента, как он появился в гостинице возле номера Языковой, не спускаем с него глаз. Никуда он теперь не денется.
Глава 29
Теперь чекисты ни на минуту не выпускали Менатяна из поля зрения. Одновременно была проведена самая тщательная проверка выдвинутой им версии. Эта проверка показала, что ни в одном крупном партизанском соединении, ни в одной из действовавших в тылу противника диверсионно-разведывательных групп, Менатян не числился. Впрочем, иного Скворецкий с Горюновым и не ожидали. Места сомнениям не было: Менатян – немецкий агент, вражеский разведчик, засланный абвером. Ни Скворецкий, ни Горюнов не сомневались и в том, что Менатян и есть тот самый «Кинжал», о котором шла речь в перехваченной радиограмме.
Было и еще одно обстоятельство, изобличавшее Менатяна: при проверке документов на пути из Тулы в Москву (Менатян ехал поездом) он предъявил служебное удостоверение и командировочное предписание на имя Варгашака Геворкяна, то есть либо фальшивку, либо чужие документы. Что именно, предстояло еще выяснить. Важно было то, что документы Менатяна оказались подложные.
В поезде Менатян случайно познакомился с молодой женщиной, работавшей в одной из московских пошивочных артелей. С поезда Менатян сошел вместе с ней и отправился на ее квартиру, где и поселился.
Поскольку было ясно, что знакомство это случайное, женщина ничего о Менатяне знать не могла, времени на нее решили не тратить. Если она в чем и была виновата, так в нарушении паспортного режима, а наказать ее за это никогда не будет поздно.
Прошло несколько дней. Менатян, ничем себя не проявляя, отсиживался на своей квартире. Горюнов нервничал, а Скворецкий только посмеивался: терпение, братец, терпение!..
Как-то днем, часов около четырех, позвонила Языкова и попросила Кирилла Петровича или Виктора уделить ей несколько минут. Пошли вместе: Скворецкий и Горюнов. Актриса встретила чекистов, как старых, добрых друзей.
– Мне, – начала она с места в карьер, – крайне необходим ваш совет. Прошло столько времени с этой злосчастной встречи там, в Туле, а я все не могу прийти в себя. Думаю, думаю…
– И что же вы надумали? – дружески усмехнулся Горюнов.
– А вы не смейтесь, – неожиданно вспылила Татьяна. – Мне совсем не до смеха. Дни и ночи я думаю об Аракеле. Нет, поймите меня правильно: тут не забота о нем, другое…
– Татьяна Владимировна, – взмолился Скворецкий, – нельзя ли попроще, без загадок.
– Загадки? – Горькая складка легла в уголках рта актрисы. – Это вы удачно выразились. Только для меня загадка – это Менатян. Кто он? С чем явился? Ничего не понимаю. Вот это и не дает мне покоя, об этом я и хотела с вами поговорить.
– Но ведь он вам сказал, что является партизанским разведчиком, прибыл с секретным заданием… – иронически сказал Горюнов.
– Э, бросьте… – Таня с досадой махнула рукой. – Что я, маленькая? Никакой он не партизан, сами же вы дали мне это понять, еще там, в Туле. Все эти дни я думала и все больше убеждаюсь, что его рассказ – сплошное вранье.
– Так, так, – вмешался Кирилл Петрович. – Так. Значит, не партизан? Так кто же он, по-вашему, Менатян?
– Как раз это я и хотела у вас спросить. Я и сама догадываюсь, но мне надо знать точно, определенно. Как же иначе! Ведь в любой день он может явиться. Как я должна говорить с ним, как себя вести? Сумею ли я? Вот что меня мучает, вот почему мне необходим ваш совет.
– Понятно, – задумчиво сказал Скворецкий. – Совет? Скажите, Татьяна Владимировна, – внезапно спросил он, – называя вещи своими именами, кем вы считаете Менатяна? И почему?
– Кем? – замялась Языкова. – Почему? Попробую объяснить.
Татьяна начала рассказывать. Из ее путаного, сбивчивого рассказа получалось, что еще в Туле, в гостинице, многое в поведении Менатяна показалось ей странным, подозрительным: самый голос, манера держаться, какая-то настороженность во взгляде, в жестах. Да и объяснение, которое он дал своему столь длительному молчанию, прозвучало не очень убедительно. А усмешка, кривая, вымученная усмешка, когда он говорил о партизанах, о своей работе разведчика. Советского разведчика. Нет, тут что-то было не так. «И потом, – говорила Татьяна, – мы, женщины, чувствуем фальшь, пожалуй, острее, чем вы, мужчины, особенно в человеке, которого… Одним словом, если речь идет о человеке, бывшем когда-то тебе не совсем безразличным».
Ну, короче говоря, сомнения у нее возникли сразу после ухода Менатяна, когда она попыталась осмыслить происшедшее, все понять, оценить. А тут еще Горюнов, с его ироническими репликами, вопросами. Было над чем задуматься.
В общем и целом, перебрав не один десяток раз в памяти каждую деталь, все обстоятельства встречи, продумав, взвесив все, что ей известно о Менатяне, она и пришла к выводу, что никакой он не партизан, что дело обстоит куда хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105