Кому до этого какое дело.
– Ваш? – удивился Горюнов. – Что же, вы его поверх пиджака носите? Обличье у вас вроде бы гражданское…
– Где хочу, там и ношу. И никого это не касается.
– Справедливо, – согласился Скворецкий. – Кому, действительно, какое дело? Давай-ка, хозяин, показывай участок: сараи, амбар, что там у тебя есть…
– А ничего и нет, – мрачно сказал Касаткин. – Амбаров не заведено. Есть поленница дров да конура собачья. Там, что ли, искать будете?
– Отчего же? И там поищем…
Подсвечивая себе карманными фонариками, Кирилл Петрович, Горюнов и милиционеры, следуя за хозяином, вышли во двор. Сразу за ними выскочила Мизюрина и с пронзительным криком кинулась к поленнице, громоздившейся слева от крыльца. В тот же момент из-за поленницы метнулась какая-то темная фигура – и к забору.
– Стой! – громко крикнул Скворецкий, вырывая из кармана пистолет. – Стой! Стрелять буду…
Залилась трель милицейского свистка. Но бежавший и не думал останавливаться. Мгновение – и он перемахнул через забор. Однако уйти ему не удалось: из-за забора послышалась какая-то возня, прозвучал приглушенный вскрик, и минуту спустя двое оперативных работников ввели через предусмотрительно распахнутую Горюновым калитку дюжего мужчину, руки которого были скручены за спиной.
Едва чекисты ввели задержанного в освещенную комнату – это был рослый, плечистый человек, в военной гимнастерке со следами споротых петлиц, без погон и без поясного ремня, – как Мизюрина кинулась к нему на грудь и истошным голосом завопила:
– Не дам!.. Изверги… Не да-ам!..
– Ладно, Люда, ладно, чего уж тут… – сконфуженно говорил тот, неуклюже пытаясь освободиться из цепких объятий женщины.
– Гражданка Мизюрина, – вынужден был повысить голос Скворецкий, – успокойтесь! Садитесь. Дайте разобраться.
Прошло не менее часа, пока все выяснилось. Нет, это был не Малявкин, и сходства никакого не было. Виктор Иванович ликовал раньше времени. Задержанный оказался мужем Людмилы, Сергеем Михайловичем Мизюриным. Около года назад он дезертировал из рядов Советской Армии и все это время скрывался в Люблино, в доме отца своей жены, проживая на нелегальном положении, не высовывая и носа со двора. Кроме Касаткина и Мизюриной, беспрестанно твердившей своим соседям и знакомым, что муж ее на фронте, воюет, никто не знал, где он находится.
Передав Мизюрина работникам милиции и поручив им подготовить материалы для направления в трибунал, Скворецкий с Горюновым и остальными оперативными работниками вернулись в Москву.
– Ну как, Виктор, – спрашивал по дороге Кирилл Петрович, – как насчет интуиции? Где же твой Малявкин?
Горюнов сконфуженно молчал. Интуиция подвела. Малявкина не было.
Глава 8
Неудача в Люблино не обескуражила Горюнова. Теперь оставалась только Людмила Сбойчакова, и уж там-то, Виктор был уверен, обнаружатся следы Малявкина. Если нет, будем искать дальше!
Горюнову очень хотелось поехать в парикмахерскую, усесться в кресло, закрепленное за Сбойчаковой, и завязать непринужденный разговор. Может, что-нибудь в таком разговоре и выяснится. Но он воздержался. Рискованно. Зато никто не мог возразить против поездки на 2-ю Мещанскую, к дому Сбойчаковой. Осторожную разведку на месте произвести было необходимо, и Горюнов отправился на рекогносцировку.
Сбойчакова жила в ветхом деревянном домишке. Дом стоял в глубине небольшого двора, а рядом и сзади громоздились другие дома, посовременнее, повыше.
Квартира Сбойчаковых находилась на первом этаже. Окна, задернутые плотными занавесками, чуть не вровень с землей. Дверь вела прямо на улицу, на небольшое крылечко в одну ступеньку. На двери большой висячий замок.
На счастье Горюнова, во дворе на скамеечке, под разлапистой липой, сидели несколько пожилых женщин и мужчина с деревяшкой вместо правой ноги. Когда Виктор вошел во двор, они сразу умолкли, переглянулись и уставились на него.
– Здравствуйте, – вежливо сказал он и сдернул кепку.
– Здравствуй, если не шутишь, – ворчливо сказала одна из женщин. Остальные угрюмо молчали.
– Вы не скажете, из Дмитриевых кто есть дома? Они вроде бы тут проживают? (Горюнову было известно, что в соседней со Сбойчаковыми квартире проживала семья Дмитриевых, глава которой и старший сын находились на фронте, были живы и здоровы, а все остальные члены семьи пребывали в эвакуации.)
– Дмитриевы? А тебе зачем? – спросил одноногий.
– Так я с Петром Анисимовичем в одной части служил. С Дмитриевым, значит. Потом ранен был. После ранения – госпиталь. Вот, выписался, ну и решил заглянуть. Может, что узнаю.
– С Петяшкой? – обрадованно воскликнул одноногий, подвигаясь и уступая Горюнову место. – Да ты садись, мил человек, садись! В ногах правды нету. Ну, как там Петяшка, как воюет? Сказывай.
Потеснились и женщины. Угрюмость на их лицах сменилась приветливыми улыбками.
– Что вам сказать? – задумчиво начал Горюнов. – Ведь я с Петром воевал вместе в начале сорок второго, потом, я же говорю, был ранен. Тогда все было хорошо. Петр геройски воевал. Медаль получил. (Это Горюнову тоже было известно.) А что было дальше, где Петр сейчас, как он, не знаю. Война!..
– Война, будь она проклята! – зло сказал одноногий и ожесточенно хлопнул ладонью по своей деревяшке. – Про медаль, брат, мы и без тебя знаем, наслышаны. Выходит, не ты нам, а мы тебе можем рассказать про Петяшку. – Он неожиданно расхохотался. – А я ведь, бабы, что подумал? Я подумал, что он, этот мужик, вовсе и не к Дмитриевым, а к Людке!
– Ну да, ну да, – закивали головами женщины. – И я так подумала… И я… И я… – Они засмеялись.
Женщины быстро позабыли о Дмитриеве и, все более и более расходясь, стали обсуждать Людку Сбойчакову.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105