Я подумаю, подумаю… Может, и позвоню тебе. Ты все больше дома сидишь? У телефона? Ну и ладно».
Любопытно, что о Еве Евгеньевне и Петре Андреевиче Икоркина почти не упоминала. Складывалось впечатление, что она не в таком уж неведении об их судьбе, как изображала в начале разговора. Однако это было только впечатление, не больше. Пока и эта ниточка не привела к цели.
На другое утро, когда Скворецкий сидел у себя в кабинете и, уйдя с головой в изучение накопившихся материалов, изыскивал новые ходы, раздался телефонный звонок. Это была Ната.
– Кирилл Петрович, дорогой, – частила она, – знаете, с кем я сейчас разговаривала? С тетушкой. Представляете? С самой тетушкой, Евой Евгеньевной!
Майор, отложив все в сторону, кинулся на квартиру Варламовых. Наконец-то дождались! Ева Евгеньевна объявилась, позвонила по телефону. Разговор с Натой был у нее короткий: она расспросила, кто звонил, кто заходил, являлись ли из НКВД. Нет? Тем лучше.
Выслушав эту часть сообщения Наты, Кирилл Петрович задумался… Так, значит, тот, кто тогда звонил на квартиру и «поймал» Нату, удостоверившись, что есть засада, с Евой Евгеньевной не связан. Что же, есть над чем подумать! Между тем Ната продолжала рассказ. На вопрос девушки, как ей быть, Ева Евгеньевна ответила: ждать, все образуется. Главная просьба: переслать паспорта – ее и профессора. Без паспортов им может быть худо. Ева Евгеньевна указала почтовое отделение, куда нужно послать паспорта. Ценной бандеролью. До востребования. Назвала фамилию, имя и отчество человека, кому надлежит их адресовать. «Ты не грусти, дружок, – закончила она. – Не расстраивайся. Что-нибудь придумаем. Скоро позвоню еще».
Ната была счастлива: наконец-то и ей привалила удача. Судя по разговору с Евой Евгеньевной, профессор жив. Здоров. До чего же хорошо! И главное, теперь Петра Андреевича найдут, проследив путь паспортов, обязательно найдут. Кончится его нелепое, никому не нужное изгнание.
Видя искреннюю радость девушки, Кирилл Петрович посмеивался: «Хорошо, Ната, хорошо! Найдем теперь дядю, не беспокойся. Вернем его к нормальной жизни, к работе…»
В душе майор не спешил радоваться: он-то отлично понимал, что путь от подставного лица, которое получит направленные до востребования паспорта, к Еве Евгеньевне может оказаться далеко не таким коротким. Всякое возможно. И Кирилл Петрович не ошибся!
За паспортами в почтовое отделение явился… глухонемой переплетчик. Человек одинокий, проживающий в просторной комнате полуподвального этажа. Там он жил, там была и его мастерская. Соседи поговаривали, что мастер он был отменный, что до войны имел обширную клиентуру, многие московские собиратели книг, библиофилы – ученые, артисты, писатели – знали сюда дорогу. Теперь же, на третьем году войны, москвичам было не до создания личных библиотек, не до сдачи книг в переплет, и мало кто посещал искусного мастера. Впрочем, кое-кто бывал. Все бы ладно, но – глухонемой! Что от такого узнаешь? Не объясняться же по столь щекотливому вопросу на пальцах или записками? Выход был единственный: понаблюдать за переплетчиком. Должна же была Ева Евгеньевна, или кто-либо от нее, явиться за паспортами. Нить вела к Варламову, и ее надо было проследить.
«Хорошо, – думал Скворецкий, – что теперь к переплетчику редко кто ходит, а если бы как раньше? Тогда – все, концов не найдешь».
Так оно и случилось: ни в этот день, ни на следующий к переплетчику никто не являлся. И он сидел дома, никуда не выходил.
Сутки спустя, утром, в мастерскую прошел величественный старик с пачкой книг под мышкой. Пробыл он у переплетчика около часа и вышел с другой пачкой: получил, очевидно, книги, сданные ранее. Это оказался крупный ученый, литературовед. Никаких точек соприкосновения с Варламовыми у него не было.
В тот же день, несколько позже, в мастерской побывал и другой посетитель-женщина. Эта вела себя странно: выйдя от переплетчика, она долго петляла по окрестным переулкам, то убыстряя, то замедляя шаги, беспрестанно оглядываясь по сторонам. Проплутав минут сорок, женщина вышла к автобусной остановке и, пропустив две машины (хотя народу было не очень много), села на третью.
Устроившись на заднем сиденье, женщина вынула из объемистой сумки книгу и принялась читать, однако то и дело бросала косые взгляды на всех, входивших в автобус.
Проехав семь остановок, она быстро встала и стремительно направилась к выходу, но на остановке не сошла, а встала возле самой двери, обернулась и пристально оглядела немногочисленных пассажиров. Сошла она на следующей остановке в районе Арбатской площади. Тут опять принялась колесить по кривым переулкам в районе улицы Коминтерна, пока не выбралась к станции метро «Библиотека Ленина».
Снова пропустив два состава, женщина в последний момент, когда створки дверей уже тронулись, вскочила в третий и доехала до «Красносельской». Там сошла и пересела в поезд, шедший в обратную сторону. Так, петляя, путая след, она добралась до Казанского вокзала и электричкой доехала до Малаховки. В пустынном дачном поселке (война, москвичам было не до дачного сезона) она исчезла из виду, вильнув в одну из просек.
Час с небольшим спустя женщина вновь появилась на железнодорожной платформе и на этот раз без всякой опаски доехала до Москвы, а там проехала прямо на улицу Горького, в… Дегтярный переулок. Это была Икоркина.
«Наконец-то! – потирал руки Кирилл Петрович. – Круг замкнулся. Никакого сомнения: в Малаховку Икоркина ездила к Еве Евгеньевне. Варламовы – там. Иначе зачем ей было выкидывать такие фортеля, так путать след? Наивно! Ведь сами себя с головой выдала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105