Мирон стоял, не двигаясь. Даша на повороте подняла его голову, остановилась и сказала:
- Когда вы думаете сестре, вы меня об этом сообщите? Так?
- Нет! - Резко оборвал Мирон, возвращаясь уходить.
- Почему?
- Это хочу!
- Значит сестре не скажете?
- Нет.
- Адреса ее мне не дадите?
Мирон замнявся, потом грубо мрачно ответил:
- Могу.
- Хорошо.
И Даша равно пошла опять.
Мирон повернулся и, закрыв дверь, пошел к себе.
Тарас сидел на диване, тупо, задумчиво глядя вперед.
Мирон подошел к столу, одшпурнув какую книгу, сел на стул, встал и быстро зашагал по комнате.
Тарас беспокойно зашевелился и начал искать свою фуражку. Найдя возле себя, одежду и стал подниматься.
- Вы куда? - Хмуро Мирон.
- Я, может, вам мешаю ... Так я пойду ...
- Не мешаете. Сидеть. Сидите, говорю! Только вот что.
Он остановился перед Тарасом, который опять сел.
-... Послушайте, что я вам скажу. Ваша, сестра, кажется, любит меня. И даже наверняка любит. Слышите? Я ее не люблю. Она хочет иметь от меня ребенка и потом жить с ней. Это невозможно. В проституткы НЕ ражу ей идти. Верите мне или нет?
Тарас смутился и быстро поглядывал на него.
- И у вас ... ничего с ней не было? - С болезненной неловкости спросил, бегая глазами. - Нет ...
-Я слышал иное ...
- От кого? От Оли?
- Нет ... Товарищи говорят ...
- Кто именно?
- Кит, например ...
- Опять этот мерзавец! ... Ничего не было. Когда верите, сидеть. Нет, идите, - нам не о чем говорить. Это мне надоело.
Тарас с неловкой вниманием посмотрел снизу вверх, сказал:
- Я верю.
- Хорошо. В таком случае сидеть. Сейчас анархист должен прийти.
И Мирон снова зашагал из угла в угол. Потом подошел к кровати, лег, закинул руки за голову и замер в мрачной, злой незыблемости.
Тарас тревожно поглядывал на Мирона. Потом, видимо, забыл о нем и снова упал в свое тупой, рассеянный состояние.
Молчание тянулось долго. По стеклам окон осторожно, чуть слышно шелестел дождь, словно не хотел мешать их мыслям.
Неслышно гуще становились сумерки, выступая синеватым дымом из углов. Мирон вдруг глубоко вздохнул, поднялся и сел.
- Анархо-и-ста нашего нет-а ... - Протянул он своим капризным тоном. - Обманул, каналья ... Это недо-б-бре ...
Он подошел лениво к столу и начал делать папироску.
Тарас, на звук его голоса придя к себе, опять забеспокоился и, словно вспомнив недовольство Мирона, удивленно смотрел на него. Мирон набивал сигарету и едва уголками губ и глаз улыбался. Лицо-же все одсвичувало какой радостью, словно на постели ему кто разъяснил или росказав то очень хорошее.
Закурив, Мирон вдруг сел так близко к Тарасу, что тот даже немного отодвинулся, положил на острое колено свою большую смуглое-серую руку и, словно ничего не было, сказал:
- Ну, как забастовка? Решили?
- Да, решили ...
- Да-да ... И вы за стра-айк?
- Да, и я ...
Тарас зпидлоба удивленно посмотрел на Мирона.
- Интересно-АВО ... А кто больше всех? Вера?
- Да, она ... очень ...
- Да-да ... А Да-а-ра?
- Она была против ... Чтобы сами рабочие решали ...
- Да-да ... Интересно-а-во ... Это оч-же интересно ... Ну, а завод, значит, закрытом-и-ют?
- Да ...
Тарас отвечал неохотно. Облизывал губы.
- Гаврила в штрейкбрехера? А?
Тарас, заметно было даже в сумерках, покраснел. Мирон заметил это.
- И забастовочный комитет помощи ему не да-а-во ... Плохо вашей семье бу-у-где ...
Тарас молча смотрел в землю.
- Оле-же совсем нога-ано будет ... К Салдевва пойдет ...
Тарас то нервно повел головой в сторону. Вздохнул, но ничего не сказал.
- На вас же только вся надо-и-я ...
- На меня? - Раздраженно и вместе с тем удивленно повернул его голову Тарас.
- Да-а ... На ва-ас ...
Тарас злобно улыбнулся. Откинулся на спинку дивана и закрыл глаза.
- Чего улыбаетесь?
Тарас покинул улыбаться, но глаз не росплющив, с глубокими тенями от нависшего лба он казался мертвым.
- А? Тарас!
Тарас быстро росплющив глаза и с раздражение наклонился к Мирона.
- Вы же видите, какой я или нет?
- Ба-а-чу ... Больной немного. -
- "Больной немного!"
Калека я, вот кто! Понимаете вы это? Калека, бросовых, гнилой, дохлый, паршивый калека с коленями как у кузнечика. На меня надежда Олина. Ха!
Он даже встал и начал быстро ходить по комнате; но потом вдруг повернулся к Мирона и сказал:
- Дайте вашу руку! Быстрее. Дайте, не бойтесь ... Мирон удивленно протянул руку. Тарас схватил ее и приложил к груди у сердца.
- Слышите, как бьеться? Слышите? Словно выдирается. Слышите? Как будто в отчаяния лупит головой об стенку ... Правда?
- Да-а ... Бье-еться ... И вы это хорошо выразили.
Похвала, казалось, еще больше разозлила Тараса.
- Правда? - Однявшы грубо руку Мирона, засмеялся он. - Да когда только и делаешь, что слушаешь как оно бьеться или замирае, то в конце можно найти найвирнищий выражение ...Хм! Вы же знаете, чем я большую часть дня занят? Ну? Я слушаю себя. Думаете, я вчера много слышал из этих дебатов? Как же! Я даже не сразу понял, когда вы То сказали ... Я только слышал, как у меня билось сердце и надувался голова ... Знаете, как детская Опук ... И всегда ... Я ни минуты не живу, как все! Ни минуты! Чрезвычайная существо. Я сплю с ватой в ушах и подушкой на голове. Мое собственное дыхание - такой шум для меня, что я готов просто убить себя, чтобы не шуметь ... На меня надежда ... Хм! Так ... А я собаке обычном, дворовом собаке завидую ... Вы не смейтесь - Мирон серьезно слушал его, - не для выражения, но вот так, как есть, говорю ... Смотрю на которого либо пса и думаю, что у его нет "нервов", он может спать, когда захочет. Я, не шутя, хотел бы быть обычным собакой, задирать хвост, лает, кусаться, спать ... Понимаете: спать!
Он даже со злостью сжал кулак, словно раздавил в нем это слово.
Мирон хотел то сказать, но Тарас торопливо, словно боясь, что не дадут ему закончить, продолжал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65