Глаза выглядели из под платка напряженно и очень блестели. Она словно из жадности схватила Миронову руку и заговорила:
- Ну, хорошо, что вы пришли. Хорошо. Я уже думала, что не придете. Идем дальше, в темную улицу. Мирон присматривался к ней.
- А почему, Оля, волнуетесь так? А?
- Сейчас, сейчас. Я хочу, вам сегодня много сказать ... Можно взять вашу руку? Почему вы так поздно? Вы Тараса видели?
- Нет. Но что с вами, Оля?
- Сейчас, сейчас .. Ладно, слушайте. Прежде всего, вы должны беречься ... Гаврила вчера очень хвастался. Он думает, что это вы все забастовку на заводе организуете.
- Чем же он хвастался?
- Не знаю ... Вообще ... Он даже убить может ...
Мирон улыбнулся.
- Нет, нет, Мирон, вы не смейтесь! Ей-богу, вы не смейтесь, я вас очень прошу ...
- Ну ладно, ладно ... Это пер-е ... Ну, а вто-у-э?
- Нет, вы меня должны обещать ... Ах, Мирон, обещайте мне это! Вы не знаете ...
- Ну хорошо, Оля, обещаю. И спасибо.
- Ну, это ... не важно.
И вдруг засмеялась.
- Вот я теперь заметила. Знаете, Тарас мне вчера сказал, что я, как и вы, также часто говорю "это неважно" ... Ну, хорошо ... А теперь - Тарас. Мирон Антонович, вы должны что нибудь ... Я не знаю но надо как-то присмотреться к нему, ... Он вчера прибежал часов в одиннадцать, как сумасшедший, к нам это вторично, он был уже раз ... Такое было! ... Прибежал Мы уже спали. Я, правда, не спала ... Ну , это не важно (Вот опять!) Бледный весь, страшный, весь. Заявил, что до Кисельських больше не пойдет и с завтрашнего дня искать работы ...
- Что ж у вас такое вчера получилось?
- А! ... Все то же ... Захотели, чтобы я перекрестилась после ужина. А я, тяжело мне было, отказалась решительно. Гаврила едва не убил меня, Тарас с ножом на его ... Крик, слезы ...Мама лампадку зажгла, чтобы бог не покарал меня ... А! все то же ... Ну, это ... Едва мы вложили его ... Он не спал всю ночь. Я тоже. Все слышала. Вздыхал, сопел, вставал и снова ложился. Сегодня утром, ничего не ел, заявил, что не достоин есть и убежал. Даже мама чуть не заплакала, а вы же знаете, какая она строгая ... Ну, хорошо ... За нами никто не идет?Мне чего-то все кажется ... Ну, хорошо ... Затем после обеда вдруг прибежал. Нарочно после обеда, чтобы не есть! Вызвал меня во двор ... Сам аж шатается ... Наверняка ничего не ел ... Так и оказалось. Вдруг начинает меня целовать. Целует и молчит. Целует и молчит. "Что, говорю, Тарик" (Мы его так маленьким звали) "Что?" - Говорю. А сама ... Ну, это неважно ... "Я, говорит - подлец, Оля, ты это знай и запамьятай. Но тебя люблю, хоть и подлец. Понимаете? "Но почему подлец?" "Я, говорит, неможет делать, я не смогу, я - дохлый, я не должен жить. Кто не работает, тот не должен жить "... Понимаете? Все в таком роде ... Я не выдержала и заплакала. Больно же! Боже, как больно! Ну, хорошо. Начала я его успокаивать, спрашивать, а он уже и отвечать не может , ослаб весь и не слышит даже "Это - вата", говорит. Что такое, которая вата? Какая это вата, Мирон? Что это значит?
- Не знаю, - с непониманием произнес Мирон. - Но дальше, дальше ...
- Ну, хорошо ... Повела я его все-таки в комнату. Дала ему картофеля. (Мы теперь все картофель едим. Поел он, из жадности поел. "Это, говорит, лучше барское" А мать ему все упрекал, что он делать не хочет и живет в Кисельських ... Сказал он это и так улыбнулся, что просто сердце перевернулось. "Но вы, говорит, мама, не беспокойтесь , деньги будут, достану. Он все о деньгах беспокоится. И так это говорит, что, видно, мысль в его какая есть, и либо сам боится ее, или ... и сама, ей-богу, не знаю ... Может, и сам отгонял, все надеялся на Кисельського, а как тот ответил, так теперь и ...
- Постойте! - Живо перебил Мирон. - Как ответил? Разве Тарас просил его - Господи! - Махнула рукой Оля. -Какая же я глупая! Найголовнищого не сказала ... Вот что значит ... А вы тоже ... Слушаете. Вчера же просил его. Так тот даже выслушать не хотел и сейчас же обещал. Ну а это уже в их известно, когда пообещает, значит, не даст ...
- Умгу-у, - протянул Мирон. - Да. Ну, теперь понятно. Ну, дальше.
Оля быстро обернулась. Но улица была небольшая, полу темная, пустая.
- Да что вы все оглядаетесь? Га, Оля?
- Ничего ... И сама не знаю ... Ну так вот ... О чем же я? Голова у меня болит очень ... Ага! Так вот, видимо, мысль в его бы какая и ... чту, Мирон Антонович, недобрая мысль. Вдруг экспроприацию задумал? Ужасно боюсь ... Как не допытывалась, ничего не узнала. Толчет одно "деньги будут" и, более ничего. Уже и мама от своих слов отказывается, то она все ему говорила: "возьми попросит денег у твоих господ". Они тебя, мол, заволиклы, засадили в тюрьму, пусть дают. Вот такие понятия, а теперь уже и этого не хочет. "Было бы здоровья, а деньги будут". - "Ну, говорит, пока денег не будет и здоровья не будет", вот и говори. Тай действительно, где ему делать! Его считать надо, и его и отца, а чем считать? Мирон Антонович, голубчик поговорите все-таки вы с ним, вы умный, вы сумеете выпытать, уговорить ... Ради Бога! Он вас не любит, но вы не обращайте внимания, - он не знает вас, по молва судит ... Ради Бога!
- Хм! - Озабоченно протянул Мирон. - Дело не в том, что не любит, а в том, что не скажет ничего. Попробую. Завтра он должен видеться у меня с ... одним человеком. Мне его надо бы увидеть. Он будет сегодня на собранию в Кисельських, не знаете?
- Это на суде? - Живо спросила Оля. - Будет. Говорил, что будет. И за забастовку настоящего времени ришатимуть. Господи! Как закроют завод, и еще Гавриил без работы останется ... Ну, все равно! Слушайте, Мирон, можно мне пойти с вами на суд? Можно? Ой, как бы вы знали, как мне этого хочется! Просто ... Можно, скажите? Я буду сидеть где-то в уголке ...
Мирон засмеялся.
- Хотите посмотреть, как меня "изгоняты" будут?
- Как? - Испуганно воскликнула Оля. - Тарас мне, говорил .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65