Глава 3
В своих Тарас оставался не долго. Произошла одна из тех обычных сцен, которые доводили его до такого поднятия, что он едва не терял сознания. После сцены наступившей, вата "- состояние полного бессилия и вялой тупости, казалось, под череп и в грудь кто набил ваты, и ни одна мысль, ни одно чувство не могли поворохнутись Это был знаком состояние, после которого должно было снова прийти поднятия.
Едва доплелся Тарас к Кисельських, анисом ворчала, впуская его, - он не слышал.
В квартире было тихо и темно. В гостиной на потолке и стенах лежали белые полосы от фонарей с улицы. По гостиной была "репетиторские", которую занимал теперь Тарас Здесь также бледная полоса лежала на потолке и стене. Тарас любил ее, ему становилось то сладко и тоскливо, когда он смотрел на нее.
Не зажигая лампы, он лег на кровать и бессильно опустил руку. Тихо-тихо. Даже наверху не слышно топота ног, которое всегда так раздражало его. Такая тишина бывала иногда в тюрьме.
Вдруг где-то далеко послышались голоса. Ближе голос Дары. Еще чей, мужской.
В гостиную со свечой в руке вошла Даша. За ней Сергей. Косы золотой короной лежали надо лбом, - высокое, выпуклое, оно было нахмуренным, на нежных детских губах не было обычной озорной иронии, - они были плотно сжаты, словно решились не упускать из уст того, что скрывалось в груди.
Даша вставила свечу в подсвечник пианино, открыла крышку и начала перелистывать ноты.
Сергей стал за ее стулом. Блакитни, словно опухло глаза в пенсне смотрели печально и робко. Очень широкое, умное чело покрылось сеткой морщин. Это всегда бывало в его, когда он переживал нечто неприятное. Конечно Даша тогда одной рукой брала его за голову, а другой терла морщины тех пор, пока тонкие, заостренные, сухие губы его не змягчалися улыбкой. Тогда и морщинки расходились.
Стоя за ее спиной, он одной рукой поглажував желтую, подобную вислые с возу соломы, бородку, а другой все искал места на спинке стула Дары, чтобы опереться, но рука зсковзувала и наконец затронул Даша. Даша оглянулась, спрашивая посмотрела на Сергея, потом на его руку и снова вернулась к нот.
Сергей смутился, заложил руки за спину и заходил по комнате. На ногах были широкие штаны; грудь узкие, приплюснутым, председатель велика. От этого грудь и плечи казались найтоньшою частью тела. Иногда он кашлял, как больные грудь.
Вдруг снова остановился за спиной Дары и тихо, нерешительно сказал:
- Даро ... Нельзя-же так ...
Даша нетерпением молча листала ноты.
- Чего ты ищешь? Может, я знаю ... Даро!
- Нет, ты, не знаешь.
- Даро!
Даша с досадой оглянулась.
- Ну чего тебе? "Даро, Даро" ... Ну, что?
- Что с тобой?
- А?
Снова отвернулась и стала искать.
- Ага! Э. .. Что со мной? - Вдруг странно посмотрела она на его - Слушай, я скажу.
И, улыбнувшись, Даша, склонила слегка голову к нот и сильно ударил по клявишах. Изпод них выскочили звуки, смелые, сильные. Они, как лошади; гривы изобилуют, председателя подняты, звонко и сильно бьют копытами. Дикие лошади, уши прижали, шарпнулися, вытянулись, бешено несутся, летят; комья земли летят из-под копыт.
- Даро!
Звуки, как ветер; зтомлено дышит, сил более нет ... Бледными губами нежно целует седые колосья, они томно склоняют головки и тихо шопочуть о чем темно синим базилика.
Моментально ветер дернулся. Нет, это не ветер, бледный кто и февраль. Хватает кривыми руками крики из глубины сердца, швыряет их в небо, в землю, в Бога. Тесно ему душно
ему! Больше мучений, больше!
- Даронько!
Несется поток. Пена, как пакля, на берег летит. К черту преграды! Раз, раз! Несется поток. Ребенка схватил, - с берега, - покачал, взмахнул и о скалу, раз! - И нет. Катится камень с ужасом, большое, бессильно камней. Грохот, рев, свист, седые полосы небо рассекли, небо кроввю налялось ...
- Даро!
Земля содрогнулась и треснула. Конец. Хватит, ничего нет ...
Сергей стоял бледный закривленимы мукой губами.
Даша резко поднялась, повернулась к нему и улыбнулась.
- Хорошая вещь ... Правда?
Ноздри ей поднимались и падали. Она немного побледнела.
Сергей молча отошел и сел в кресло, опустив голову на руку.
Даша подошла к нему, тихо погладила по голове и сказала:
- Ну, будет ... Трудно мне немного, но это пройдет. Не надо так близко к сердцу принимать все это ...
- Но почему трудно? - С мукой поднял голову.
- Не знаю ... Так ... Много. Глупости.
Он снова склонился и задумчиво, чуть слышно произнес:
- Изменилась ты последними временами. Задумываешься, нервуешся. Такая моя бодра, понятное ... и то ... Не знаю я ...
Он замолчал. Молчала и она, глядя в окно мрачными, строгими глазами.
- Даро! - Вдруг тихо сказал Сергей, не поднимая головы.
Она молча посмотрела на него.
- Я эту ночь ... спать у тебя ...
Даша вся встрепенулась.
- Нет! - Отрезала резко и злобно.
- Но почему же?
- Сам знаешь. Оставь.
- Но Даро ... Нельзя же так ... Ты ...
- Нет, говорю! Опять будешь болеть целую неделю. Ты и так теперь кашляешь много. Это вредит тебе. А когда это для меня, то ... Ну, словом, этого не будет, - вот и все. Только. И кроме того, вот что ты должен быть теперь яко Мога здоровшим, собственно теперь Слышишь? Ты должен, наконец, покончить с Мироном. Окончательно разбить, уничтожит, просто стереть, не оставить камня на камине от его теорий. Понимаешь? Непременно!
- Господи! И его уничтожать нечего, это же так ясно ... "Профессиональные союзы проституток!" Хм! ... Это же только смешно.
- Ну, не для всех. Для тебя ясно, для других нет. Надо, чтобы для всех было ясно. Завтра ты должен все для этого сделать. Слышишь, Сергей, я много надеюсь тебя завтра. Слышишь?
Она даже покраснела. Тонкие ноздри поднимались и падали, и когда поднимались, кончики им делались билищимы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65