Пусть она распоряжается ими, как хочет. Не его, мол, дело. Это все, что он может. Ужасно странно! Что за деньги, откуда, где он их взял?
- Деньги хорошие, не беспокойтесь, - медленно и задумчиво сказал Мирон. - Но поведение Тарасова действительно странная. И после того пропал?
- Да. Дал мне эту книгу, страшно раздраженно замахал на меня руками, когда я попросила объяснит, и заявил, что он уже сейчас знает, что ему делать. Не болтать, а делать. Все настаивал на том, что он может то, что докажет то до конца. Все говорил "пора", "довольно", улыбался странно, со мной прощался, точно ехал куда ... Все это ... Я ужасно боюсь, Мирон Антоновичу. Что он затеял?
- Хм! Плохо. Больной он. Нервничает ...
- Но что же это за деньги, Мирон Антоновичу? Где он их взял? Где?
- Деньги хорошие. Дал ему один господин ... Не беспокойтесь.
Оля испуганно, пытливыми глазами всматривалась в Мирона.
- Это не те ..., что в ... Кисельських? - Тихо, боязно прошептала она.
- Ну, какие там Кисельськи? - Поморщился Мирон.
- С какой стати? Он в ту ночь у них ночевал ... Покиньте. Дал ему один, благодетель. При мне было. Просил только никому не казать. Тарас же так по дурацки ведет себя, что действительно наталкивает на, разные подозрения ... Необходимо найти его ...
-Он-то говорил по анархистив ... Обманывал социализма, религии, все, говорит, гипноз, лакей ... Какие лакей, что, к чему, ничего я не поняла ...
- Хорошо, мы его разыщем ...
- Ради Бога, Мирон Антонович!
- Да не только ради Бога, но ради самого Тараса. Запереть свинью такую в санаторий и конец. Ему деньги давались не для глупостей. Отца вы в больницу поместите? Деньги же есть теперь ...
- Да ... Но я не знала, что ...
- Обязательно поместите. Сами же?
Оля потупилась.
- Никак ... Что же я?
- С Салдеевим ... Как?
Оля молчала и угрюмо розглажувала конце платка.
- Все ждет? Га, Олюсю?
- Нет уж не ждет ...
- Себ-то как? - Быстро спросил Мирон.
Оля подняла на его глаза и чуть улыбнулась.
- Нечего ему ждать. Ответила решительно ...
- А! ... Ну, конечно ...
- А вы что думали?
- Да подумал было, что уже ушли ... Но хорошо. Теперь уже ничего этого не надо ... Деньги бы, все пойдет хорошо ...
- Не знаю ... - Глубоко, тяжело вздохнула она и вернулась идти.
- Идете уже?
- Да ... Пойду ... возьму денег ... Гаврила угрожал, что в шпионы наймется ...
- Разве?
- А! У нас там такое! ... До по видения!
- Подождите. Как же я вас увижу, чтобы сказать за Тараса?
- Не знаю ...
- Написать вам можно?
- Можно.
- Ну, хорошо. Напишу.
Оля молча подала ему руку и пошла к выходу.
- Вы все еще сердиты на меня, Оля?
- Я?
Она остановилась, повернула к его бледное личико с удивленными, печальными-печальными глазами и обвела ими лицо его.
- Нет?
Она молча и медленно покачала головой, посмотрела в его глаза долгим странным взглядом и, ничего не сказав, вышла.
Мирон нахмурился, задумчиво постоял у окна и вышел вслед за ней.
Направился к анархистив. Анархисты двузначно улыбались, разводили руками и утверждали, что ничего не знают о Тарасе. Мирон даже обругал одного из них, но ничего не добился. Ясно было, что Тараса где хоронят. А впрочем, быстро он и сам явился.
К Кисельських не заходил, но его видели на бирже, на улицах и частище всего около завода. Забастовка подходил к концу, потерпев полное неудачу. Рабочие толпой шли в контору.Тараса найчастище видели у заводских ворот. Рассказывали, что он выглядел сумасшедшим, - горящие глаза, странно блестящие; неподвижные, сухие, всегда немного раскрыты губы; постоянно как в проповедника поднята рука и хриплый, поднятый голос. Ни заводская администрация, ни полиция не завважають ему проповедовать, ибо большая часть его речей или полная криков о какой гипноз или направлена против интеллигенции, социализма, религии и тому подобного. Зовет всех к "возмущение тела против души", изгоняе будущее, - словом, близок к безумию. Повинуются со смехом и со страхом, но есть и сочувствующие. Однажды, встретив Кита и Рисецького на собранию агитаторов, пришел в чрезвычайную ярость и, если бы не удержали рабочие, наверное случилось бы несчастье.
- Делать, Никчемные! Делать! - Кричал он, задихуючись. - Представители рабочего класса? Я вам покажу! Долой! Рабочего отнимаете, и притом в представители его лезете! Иди сюда, виломай руки на моей работе тогда и представництвуй! Учителя! Я вас научу, подождите немного. Гипнотизеры!
Рисецький до того был напуган, что не заявлялся, с тех пор ни на одном собранию, Кит же возмущенно ходил ко всем и агитував за немедленное исключение Тараса из организации.
С Верой он совсем не виделся. Она несколько раз заходила к Оле, но никогда не заставала Тараса дома Оля же принимала ее все сухище и холоднище.
Наконец, она получила такое письмо:
"Вера! Я с Вами видеться не хочу. Слышите вы это или нет? Чего Вам от меня нужно? Зачем Вы беспокойте родных моих? Я, как мужчина, Вам не гожусь, значит нечего Вам и возиться со мной. Да и вообще прекратили бы Вы уже свою "деятельность" среди рабочих, а то может плохо кончиться. Забастовка проиграна при чем Вы даже не догадываетесь, сколько людей загубили Представители! Занимайтесь себе своими "духовными" дельцами по темным уголкам, толкуйте о "гармонии и риднисть душ" и получайте аренду из мужиков Это больше подходит к Вам, чем вмешательство в жизнь рабочих. Меня лучше не трогайте, потому нарветесь.
Тарас.
Вера для чего показала это письмо Дария. Даша, перечитав, удивленно посмотрела на нее.
- Что это значит?
Вера странно улыбалась бледными губами.
- Вот себе ...
- Что "вот себе"?
- Интересное письмо, правда?
- Да ... Себ-то ... Но почему он к тебе ... так ...
- Как?
Даша внимательно посмотрела на Веру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65