.. И мораль вашу примет. Только бы против себя не шли, на всех же Кисельських плюньте. Подумайте ... И быстрее ... Оля еле держится ... А?
Мирон даже близко заглянул в лицо нерушимого Тараса. Тот странно посмотрел на него, встал и одежда фуражку. Потом вдруг наклонился и тихо спросил:
- А душа?
- Что "душа"?
- А душа, своя собственная, что скажет? Она есть или нет? И?
- Да зачем она вам?
- Вот-то-же! - С мрачным торжеством поклонился Тарас и молча пошел к двери.
- Да подождите вы, чудачина? - Поднялся за ним Мирон. - Вы мне скажите, что вы думаете. Так же нельзя. Надо что-то делать.
Тарас остановился у порога. Лицо смутно белело на фоне темного прямоугольника двери. Помолчал.
- Я подумаю ... - Тихо, вдумчиво сказал. - Мысль в чувство ... Хм, ... Все это надо ... Так ... Очень, как бы сказать ... Тогда, все решится ... И Кисельський ...
- Вы сейчас куда идете? - С некоторым уже беспокоит присматриваясь к нему, перебил Мирон. - Может, проводить вас?
Тарас поднял голову.
- Вы думаете, что я уже схожу с ума? - Вдруг громко, резко засмеялся. - Ха-ха-ха! Ну а что, я все время дурачка строев, чтобы выверить вас? А? И беседа о болезни и ... все? Вдруг я навигадував все о своих состояния? А вы, уж так и поверили, что сделались моим другом? Умаслилы, мол, меня? Ха-ха-ха! Ошибаетесь!
- Тем лучше, - сказал Мирон, пидходючы ближе и всматриваясь.
- Ну до свидания, как так! - Крикнул насмешливо и злобно Тарас, и быстро вышел.
Мирон медленно подошел к окну. Уголки глаз и губ едва заметно грустно-насмешливо улыбались.
На улице засвичувались лихтари.
Глава 8
На другой день Тарас и Даша вновь пришли к Мирона, но были в его не долго. Тарас взял адрес анархиста и записку к нему, а Даша вернула книгу. Ничего о ней не сказала и сейчас же распрощались. И только уже на пороге обернулась Мирона и сухо, даже враждебно бросила:
- Адреса сестры вашей мне не надо. Слышите?
- Хорошо ... - Равнодушно ответил Мирон, который принял их как-то устало, невнимательно. Даша искоса зорко осмотрела его. Он, не дожидаясь их ухода, снова сел за чертежи.
После этого Тарас исчез на несколько день. Никто не знал, где он. Кстати, Кисельськи не очень то и заботились о его, - в них были свои заботы. Заботы эти словно грубым слоем покрыли все звуки в квартире. Не пели, не играли, беседовали тихо, словно боялись кого разбудить.
Вера целыми днями лежала, глядя в потолок горячими, напряженными глазами Вечером же шла где-то с Петром и возвращалась поздно. Петр, прощаясь с ней, странно улыбался, Вера же не смотрела на него, с мукой хмурила брови, и нервные струйкы угрожающе сбегали в уста, кривя их. На другой день она казалась разбитой, в глазах стояла печаль, но вечером снова, находило на Веру странное, задиракувато-злостное поднятия и ждала Петра. Петр зьявлявся, и они шли. Екатерине Андриввни говорили, что идут по партийным делам. Действительно, днем часто прибегал к Вере Костя и советовался с ней по поводу забастовки. Иногда и Вера выходила с ним.
Екатерина Андриевна была недовольна Верой, но не приставала к ней с расспросами и обычными разговорами. Иногда только как вскользь мешала, что когда Вера теперь сядет в тюрьму, то это будет для нее смертным приговором. Вера молча и презрительно закрывала как следует губы. Больше ничего не говорила Екатерина Андриевна, но по вечерам очень долго разговаривала с Семеном Васильевичем. Тот, как обычно, насмешливо - тонко улыбался и скоро ехал в клуб. Казалось, он знал что-то важное и только до времени скрывал его.Но Екатерина Андриевна уже привыкла к этой улыбки, и она раздражала его, и после разговоров с ним становилась еще безладнищою, невнимательной. Везде по углам диванов и кресел валялись, разбросанные ее платка, начатые книги, которые она с раздражение искала, голова частище была обвязана платком в уксусе, и она почти что день ездила к врачу по женским болезням.
Даша и Сергей из своих комнат почти не выходили. Когда кто-либо заходил к ним, их всегда заставали за книгой. Однако, когда выходили, Даша одкладала книгу и, сложив руки на груди, ходила по комнате, грозно нахмурив брови. Инодi вдруг решительно и быстро шла к Сергею. Сергей встречал ее ласковой, улыбкой, ни о чем не спрашивал и говорил о самом обычное и неважно. Но и в целом доме никто никаких "вопросов" не поднимал, точно все молча условились об этом. Даша садилась на диван, звала Сергея, клала голову его себе на грудь и тихо гладила волосы, но почти каждый раз задумывалась и иногда даже до того, что не замечала, как Сергей освобождал голову, с грустной улыбкой вставал и садился за стол.
Поэтому неожиданное появление Тараса всех оживила. Начали беспокоясь расспрашивать его, укорил его, возиться с ним. Но Тарас на все запроса одповидав то невнятное, из чего можно было только то понять, что он не хочет давать никакого объяснения. Однако в лице ему зьявилося то новое, какая улыбка, какой скептически-спостерегаючий взгляд. Говорил мало, но уже не от смущения, а по какой иной причине. Иногда вдруг вытаскивал записную книжку и быстро что-то туда вписывали. Однажды, когда Даша с Верой неожиданно горячо заспорили о забастовке, Тарас, улыбаясь, что-то записал. Даша потом прицепилась к нему, вытащила книжку и прочитала: "Вера: Мы должны показать, что мы не подавлены." Себе о самой себе хочет доказать Для чего? " Даша молча улыбнулась и вернула книгу.
Иногда при обеда также то записывал. На его уже не обращали внимания. Часто кто нибудь ловил нa себе его взгляд, считающий, интересный, как будто он впервые видел это лицо.
A то зьявлявся на кухне и начинал с кухаркой Горпиной религиозные беседы, внимательно, бегающими, сверлячимы глазами впиваясь в нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65