– Позволить, чтобы ты вырвал бразды из рук законного герцога? Сарио притих. Раймон – человек честный и приятный в общении, из Вьехос Фратос только он и годится для разговора по душам, но сейчас, в этот поразительный момент истины, Сарио увидел перед собой незнакомца. Способного язвить чужое тело посредством картины. Такого же, как и все, скованного своей беспомощностью перед обветшалыми суевериями и обрядами. Не ведающего подлинной силы… Сарио тихо спросил:– Значит, вы этого боитесь? Что я захочу узурпировать власть герцога?На лице Раймона пролегли суровые складки. Но голос остался мягким.– Когда-то мы сами могли стать герцогами. Народ восхвалял Грихальву как своего спасителя, и сделай мы в ту пору иной выбор, наша судьба, наверное, сложилась бы совершенно иначе. Но Верро Грихальва погиб. Заслонил собою Ренайо до'Верраду от тза'абской стрелы и умер на руках герцога.– И тем самым обрек нас на вечную роль прислуги, – с горечью сказал Сарио.Раймон, немного помолчав, объяснил:– Ты самый способный из нас, я еще не встречал Грихальву талантливее тебя. Но и опаснее.Последнее слово ужалило как оса. Сарио был готов его услышать, но все-таки не ожидал такой боли.– И ты меня боишься?– Видишь ли, Сарио, та самая сила, которая побуждает тебя к действиям и питает честолюбие – Луса до'Орро, – способна сломать тебя, переделать до неузнаваемости. Чтобы честолюбие приносило реальную пользу, необходимо им управлять. Иначе оно так и останется не более чем задатком, эгоистичным стремлением к первенству.– К власти, – сказал Сарио без обиняков."По душам, так по душам. Будем резать правду-матку”.Раймон смело принял вызов.– Да. Стремление к чистой, нераздельной власти. Но однажды на поле битвы смерть нашего родича предопределила роль Грихальва в новом государстве. И это отнюдь не роль правителя.Сарио невесело рассмеялся.– Если бы Верро не спас Ренайо до'Верраду, мы бы стали герцогами, а не иллюстраторами.– Возможно. Хотя кто знает? Как бы то ни было, мы сделали выбор.– Но не для меня.– И для тебя, Сарио. Для всех нас… а тза'абы позаботились о том, чтобы мы не передумали.Сарио понял, что имеет в виду семинно.– Похитив женщин из нашей семьи и наделав нам ублюдков?– Чи'патрос, – Спокойно поправил Раймон. – Наших Предков.– Которых все презирали и ненавидели, особенно екклезия!– Да, тза'абы обесчестили тех женщин, но пятно позора легло и на нас. Тза'абы были врагами, язычниками, из-за них мы теперь меченые, наша кровь считается нечистой… И за это нас поносят недруги, к которым судьба была милостивее. – Раймон аккуратно занавесил картину парчой, спрятал опаленный образ юноши, чьим талантом восхищались и чьих устремлений пугались. – Екклезия не скрывала, что считает нас полукровками. Это одна из причин, по которой нас ненавидят. А о других причинах ты и сам знаешь. Мы не такие, как все, и эта непохожесть внушает священникам страх.– Лицемерные ослы в рясах!– Не все. Многие веруют искренне. Но важно другое: пока екклезия называет нас порчеными, в это будет верить народ. – Раймон помолчал секунду-другую, дабы восстановить душевное равновесие, и продолжал:– Сарио, есть и еще кое-что. Сила правителей – в их жизнеспособности, долголетии. У нас – ни того ни другого.– Когда-то было и то, и другое.– Но Матра эй Фильхо прогневались на нас и отняли силу. Пойми, Сарио, нерро лингва была для нас карой… Мы переступили грань дозволенного. Возгордились. И за это были повергнуты в ничтожество.– Раймон, – Сарио уже не мог сдержаться, – Матерь с ее младенцем Сыном в самом деле так сказали?Вопреки его ожиданиям Раймон ответил без гнева и враждебности, а с невероятным спокойствием, которое вызвало у юноши зубовный скрежет.– Подлинный иллюстратор понимает и радостно приемлет священные знамения, как бы они ни выглядели.– Но…– Бассда! – Отбросив дружеский тон, Раймон плавно прошел вперед и остановился в шаге от Сарио. – Дураком меня считаешь? Конечно, ты вправе думать что угодно… Но неужели ты способен хоть на миг поверить, что в семье Грихальва один лишь ты лелеешь великие замыслы? Что только твоя Луса до'Орро рвется на свободу?– Но почему тогда…Внезапно Раймон, вопреки обыкновению и нисколько не рисуясь, задрал левый рукав камзола и манжету рубашки.– Сарио, ты идешь по моим стопам! Даже прозвище твое – Неоссо Иррадо – носил когда-то и я.Разумеется, Сарио не мог не взглянуть на обнаженное запястье. На его внутренней стороне виднелся рубец – сизый след глубокого пореза.– “Наименьшая кара”, – грустно произнес Раймон. – Конечно, те, кто настоял на ней, давно лежат в могиле; они уже тогда дышали на ладан. Но я могу тебе сказать только то, что они сказали мне: своенравие и непокорность семье не служат. И мириться с ними нельзя.Сарио облизал губы – И поэтому они погасили твой огонь.– Погасили? Разве ты не видел мои последние работы? – Бледность его лика не уступала белизне его батистовой рубашки. – Нет, Сарио, не “погасили”. Перенацелили. И я пришел к выводу: если можно сослужить хоть малейшую службу нашей многострадальной семье, то надо радоваться и этому.– Я не хочу радоваться этому, – запротестовал Сарио. – Я хочу большего.– Ну, а коли так, – сказал Раймон с горечью, противоречащей его улыбке, – я тебя не боюсь. Я боюсь за тебя.Сарио хотел что-то сказать, но иль семинно, мотнул головой, давая понять, что разговор закончен.– Прошу извинить, граццо. У меня дела. – Он направился к выходу, молча отворил и затворил за собой дверь.Шипя и дрожа, как рассерженный кот, Сарио подождал, пока уляжется гнев. Затем подошел к мольберту и откинул парчу с автопортрета, не отвечавшего всем требованиям, которые предъявлялись к испытательной работе юных претендентов на членство в мужской элите рода Грихальва.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118