Спаленка, довольно просторная гостиная и еще светлая комната с множеством окон, выходящих на север, и дверью на балкон, с которого виден центральный внутренний двор с мирно шелестящими струями мраморного фонтана.– Покои, достойные иллюстратора, – шептала она, бродя по комнатам, восхищаясь и наслаждаясь простором и светом. – Вот тут будет стоять верстак, а тут мольберт… – Она рассмеялась, и была в том смехе нотка вины. Все-таки она привыкнет к этой роскоши. Очень легко привыкнет.Столько дел… Надо разобрать сундук, посмотреть, что из вещей понадобится в первую очередь, что придется постирать… И, конечно, ее ждет огромный запас материалов и принадлежностей для работы. Штуки холста и готовые подрамники, картоны, закупоренные бутыли с растертыми красками, доски, ящики с кистями, ножи, горшки, доверху наполненные канифолью и сухой смолой акации, склянки с маковым маслом, льняным семенем, клеем, чернилами; корзины, ломящиеся от излюбленных угольков, мелков, перьевых ручек. Столько всего надо разместить… Но и места здесь столько…За ее спиной с грохотом распахнулась дверь, раздалось писклявое ругательство. Сааведра вздрогнула от неожиданности, резко обернулась и не сдержала ухмылку при виде одного из ее многочисленных племянников – с огромной охапкой картонов, холстов, рам и досок, он протискивался в дверной проем.– Погоди… Эй, Игнаддио! Постой!Он не остановился. Вещи посыпались на пол.– Игнаддио!Он кое-как удержал несколько картин, наклонился за упавшими.– Надди, зачем было сразу все тащить? Сходил бы несколько раз… Он прижал подбородком кипу полотен.– Да ну, возиться… Куда это положить?– Туда. – Поднимая с пола картоны, Сааверда кивком указала на балкон, с нынешнего дня – ее ателиерро. – Вон туда, Надди, на солнышко.Он скрылся на балконе, но Сааведра слышала его голос, приглушенный стеной.– Так они решили, что ты Одаренная, да? Такое жилье кому попало не дают.Сааведра тяжело вздохнула. Он знает. Все знают.– Эйха, что тебе сказать? – Она бегло просмотрела картоны – наброски, которые намеревалась в будущем перенести на дерево или холст, – и, стараясь не задеть за дверные косяки, встала. – Будь это правдой, ты бы все равно не поверил.– Так, значит, нет? – Он все еще был на балконе, Сааведра слышала позвякиванье бутылок, погромыхиванье чего-то еще. – Мы с тобой самая близкая родня, с этим очень-то не поспоришь, верно? Я надеюсь стать Верховным иллюстратором. – Голос теперь звучал громче и отчетливее; стройный, но болезненный на вид отрок с неухоженными черными кудряшками, спадающими на оленьи глаза, задержался в дверном проеме. – Ну скажи, почему тебе так повезло, а? Подружка герцога и вдобавок иллюстратор. – Игнаддио с ухмылкой проскакал мимо нее на одной ноге, болтая второй, и исчез в гостиной. – И как тебя будут теперь называть? Уж конечно, не господином иллюстратором. Эйха, Ведра, если хочешь удержать герцога, лучше поучись всяким любовным штучкам. А то живописью он вряд ли сильно интересуется.С лестничного марша донеслось хихиканье и шлепанье подошв – Игнаддио отправился за новой охапкой ее вещей. Но Сааведра все равно ответила:– Он знает, что я хороший художник. – И тут же поправилась:– Говорит, что знает. Может, это просто комплимент. – В другое время скабрезные шутки племянника, наверное, уязвили бы ее, но сейчас она была слишком счастлива, чтобы обижаться.– Надди… – повысила она голос, хоть и знала, что он не сможет или не захочет услышать. – Советую учиться не только ремеслу, но и культурной речи, а то тебя назовут Неоссо Иррадо.– А почему бы и нет? – Он возвращался, держа под мышками сразу несколько зачехленных картин. – Последний, кто носил это прозвище, стал Верховным иллюстратором. – Ухмылка сразу исчезла – не до нее, когда громоздкие, тяжелые картины вот-вот полетят на пол. – Может, и я…– Игнаддио! – Сааведра пришла в ужас. – Матра, ты их таскаешь, как дрова! Надди, да разве так можно? – Она подхватила картину и аккуратно уложила на кипу. – Осторожнее надо, кабесса бизила! – Она бережно поправила парчу. – Остальные клади на кровать. Порознь! Чтобы видно было, если какая повреждена. Надди! Ну, что же ты?Он сразу надулся – в тринадцать лет дети обижаются легко.– Они уже высохли. Почти не пахнут.– Что ты понимаешь! – Она прислонила к стене спасенную картину, опустилась перед ней на колени, осмотрела, не пострадала ли. – Кабесса бизила! Разве может так поступать будущий иллюстратор? – Она нахмурилась. – Это не моя…– Это моя. – Волнение. Растущая надежда.– Но… – Не поднимаясь с колен, она взглянула на него. Заметила бледное лицо, закушенную нижнюю губу, пальцы, вцепившиеся в старенькую, грязную блузу. – Почему?И тут из него вырвалось:– Потому что ты хороший мастер. Все так говорят. Это было неожиданно, а потому приятно вдвойне. Она рассмеялась.– Что, так-таки и все?– Муалимы. И кое-кто из эстудо. – Он скривил свой подвижный рот. – А я хороший художник?– Эйха, конечно, ты… – Сааведра осеклась. Совсем не обязательно говорить ему правду, лучше сказать то, что он хочет услышать. – Может, обсудим твою работу?– Матра Дольча! Нет! – Он тут же передумал. – То есть… – Он уставился в пол; казалось, блуза вот-вот затрещит по швам. – Я боюсь. Посмотря ее, граццо, только не говори сразу. Попозже, ладно?– Кордо. – Ей был знаком этот страх. Она аккуратно закрыла картину тканью. – Но все-таки должна кое-что сказать: чтобы привлечь внимание к своей картине, вовсе не обязательно ее портить.Заметно приободрясь, он подбежал к кровати, одну за другой освободил разложенные на ней картины от парчи.– Вот эта цела – я был осторожен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118