Ими планируется отделение валлийской системы школьного образования от лондонского министерства и в перспективе, очевидно, отделение Уэльса в целом от Великобритании. И если вот эта вот… – он поискал слово, – одиозная демонстрация своей независимости устраивается в рамках все того же протеста, то я попрошу вас уяснить себе следующее: с завтрашнего дня мы начинаем повторную переаттестацию, и если только мои специалисты еще раз услышат здесь то же самое, дело, скорее всего, кончится закрытием школы. И еще у вас будут неприятности лично у каждого. Крупные неприятности. Поэтому я советую вам серьезно подумать, что и как отвечать на собеседовании во второй раз. Вы очень рискуете, коллеги.
* * *
Фингалл провел рукой по камню, составлявшему часть кладки стены возле хранилища манускриптов и сказал:
– Этот камень помнит, как лет триста или четыреста назад он наблюдал одну сцену. На галерее со стороны городских ворот появилось четверо солдат в кирасах и железных панцирях с алебардами или чем-то в этом роде. К ним навстречу вышел Мерлин и сказал: «Я вижу, что вопрос о закрытии школы стоит остро, но я полагаю, что даже в этом положении он еще немножко простоит. Пока я не получу бумаги из Уайтхолла, устроить пороховые склады вам здесь не удастся. Во всяком случае. Пороху не хватит». Но видно было, что Мерлин сильно обеспокоен.
– Даже камню было видно? – шепотом спросила Гвенллиан, думая о МакКольме с восхищением.
– Неужели школу когда-то пытались закрыть? – сказал Афарви.
– Сцена требует трактовки, – задумчиво сказал Ллевелис.
* * *
– Итак, сегодня, сегодня… «Забвение как профессиональная необходимость», – и Морган-ап-Керриг, загадочно улыбаясь, зачитал из какой-то книги в козлином переплете притчу, которая освещала новую тему исчерпывающим образом, так что можно было уже ничего не пояснять:
Двое монахов шли однажды по грязной дороге. Лил проливной дождь. Дойдя до перекрестка, они встретили красивую девушку в шелковом платье, которая не могла перейти через рытвину. «Идем, девушка», – сразу же сказал один из монахов. Он взял ее на руки и перенес через грязь.
Второй ничего не сказал и молчал до тех пор, пока они не подошли к монастырю. Больше он не смог сдерживаться и сказал: «Нам, монахам, надо держаться подальше от женщин, тем более молодых и красивых. Они опасны. Зачем ты сделал это?» «Я оставил девушку там, – пожал плечами первый монах. – А ты все еще тащишь ее?»
– Ну, тут ни убавить, ни прибавить, – радостно сказал профессор Морган, оглядывая класс. – Не надо быть семи пядей во лбу, как говорится. Развивая эту тему: что необходимо профессионально забывать, допустим, врачу?
Все слегка задумались. Керидвен хотела было сказать, что врачу следует, наверное, притушить профессиональные знания, когда он просто отдыхает и наслаждается жизнью, чтобы, глядя на красивую девушку, не видеть сквозь все покровы, как макрофаги ее селезенки занимаются разрушением отживших свой век эритроцитов. Но тут в полной тишине раздался ответ Гвидиона:
– Для врача очень важно забывать, сколько пациентов умерло из-за его ошибок, а то он вообще не сможет работать.
Все, включая Моргана-ап-Керрига, оторопели, и только Ллевелис, Керидвен и Морвидд переглянулись так, как будто бы Гвидион их ничем не удивил.
* * *
Обворожительный и, как всегда, веселый профессор Мэлдун появился перед комиссией и приветствовал ее на ирландский манер, пожелав им умереть в Ирландии.
– Ваша семья и происхождение? – пробубнил Зануцки, делая пометки в своем вопроснике, когда Мэлдун в свободной позе расположился напротив него.
– Моя мать была монахиней и была изнасилована моим отцом. Он был тогда в военном набеге. Разумеется, он не запомнил ни ее имени, ни лица, – просто сказал Мэлдун.
– Так, ну, здесь, по-моему, случай ясный, – шепотом сказал психоаналитик.
– А сами вы? – спросил Зануцки Мэлдуна.
– Что я сам? Не собираюсь ли в военный набег? Не намерен ли кого-нибудь изнасиловать для продолжения рода, чтобы не отступать от семейных традиций? – лучезарно улыбнулся Мэлдун.
Зануцки ослабил узел галстука.
– Следовательно, у вас никогда не было нормальной семьи? – вежливо спросил психоаналитик.
– Да нет, почему? Я воспитывался в семье короля. Кстати, вот что, оказывается, изображено на этом гобелене! Ну и ну! Никогда не замечал.
Зануцки оглянулся на гобелен у себя над головой и побледнел.
– Случай более сложный, чем я думал, – зашептал ему в левое ухо взмокший психоаналитик.
– Моего отца звали Айлиль Острие Битвы, из рода Эоганахтов, и я так никогда и не отомстил за его смерть, – сказал Мэлдун.
– О-о, ну, тут такой букет!.. – простонал психоаналитик, хватаясь за голову.
– Не могли бы вы дать нам одно объяснение, – фальшиво улыбаясь, сказал один из методистов. – Если мы правильно понимаем, вы регулярно назначаете свои занятия на ночное время? Вы отдаете себе отчет в том, что это вредит здоровью детей?
– Сырость вредит того хуже, – задумчиво сказал Мэлдун. – Вечно промокшая одежда, мокрые ноги, – посудите сами, разве это дело?
– При чем тут сырость? – не поняли методисты.
– Потому что только со дна колодца, – раскрыл свою мысль Мэлдун, – днем видно звездное небо.
* * *
Небольшой старичок с белоснежными длинными волосами и удивительно невозмутимым выражением лица устроился перед комиссией на табуретке. Длинная его рубаха была расшита понизу орнаментом с оленями.
– Не могу произнести это имя, – озадаченно сказал методист, смотревший в список.
– Может быть, вы сами как-то представитесь? – резко сказал Зануцки.
Старенький преподаватель достал из-за пазухи берестяную табакерку, уселся поудобнее, со смаком нюхнул табаку и начал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137