Держитесь поближе к профессору Мэлдуну, тогда с вами ничего не случится. Мэлдун, если с вами что-нибудь случится, сразу дайте мне знать. Немытые яблоки не ешьте. А собирайте в мешок. Я с вами, к сожалению, не еду. Но большой мешок-то я вам с собой дам.
…Из учителей на Авалон отправился только Мэлдун.
Запах яблок чувствовался еще с океана.
Под покрикивания и морские команды профессора ладья причалила к острову. Профессор спрыгнул на берег, снял с борта всех девочек, отнес их на сухое место, предоставив мальчикам перебираться самим, и наконец, когда все очутились на суше, сказал:
– Ллевелис, сбегайте, пожалуйста, за водой, вот вам кувшины. Быстро – туда и обратно, в деревню вон за тем холмом.
Ллевелис, нагруженный кувшинами, отправился по белой пыльной дороге, перевалил через гребень холма и спустился в долину, где в тени огромных дубов стояло несколько круглых домов, сложенных из разноцветных плоских камней. От очагов поднимался дымок, пахло лепешками. Местные жители оказались очень красивыми, много выше известных Ллевелису людей, но только какими-то оборванными, одетыми очень затрапезно, по-деревенски. Сначала Ллевелис несколько растерялся оттого, что он едва доставал здесь до плеча не только мужчинам, но и женщинам, но вскоре, собрав все свое обаяние, он радостно обратился ко всем сразу:
– Я ученик школы Мерлина в Кармартене, мы приплыли помочь вам с урожаем яблок. Мы только что пристали к берегу – вон за тем холмом.
Не успели эти слова слететь с его губ, как всю деревню охватило бурное веселье. Начался шумный праздник, все вытаскивали и расставляли прямо на улице столы, несли вино, фрукты. Ллевелису насовали в руки гроздьев винограда, жаркого, миску ежевики, дети простодушно принесли ему воздушного змея и показали, как его запускать, потом вообще началось большое веселье, и его затащили в хоровод. Песням и пляскам не было конца. На середину деревни высыпали все, кто мог ходить; составился хор. Необычайной красоты мелодии полились над морем. Наконец Ллевелис, устав отплясывать, присел в сторонке и крепко потер лоб. Как только наступило какое-то затишье в общем шуме и гаме, он сказал:
– Подумать только! А мне вначале ваш остров показался таким безлюдным, – думаю, здесь же совсем нет народа!..
При этих словах вся деревня внезапно впала в траур. Траурные флаги появились на домах, лица сделались печальны-печальны. Составилась какая-то процессия сродни похоронной, которая медленно двинулась обходить остров по периметру. Повсюду оказались рассыпаны хрупкие белые цветы, стебли которых ломались и словно бы стонали под ногами. Шепотки и вздохи заполнили все. Слезы и скорбь были на лицах, слезы и скорбь. Ошарашенный Ллевелис вглядывался во все лица, но печаль была неистребима.
– Вы меня извините, – потерянно промямлил Ллевелис. – Я… э-э… могу показаться назойливым… Но мне пора к своим, уже скоро спать ложиться, а они там все без воды…
«Спать, спать», – зашелестело все кругом, и какой-то сонный настрой охватил всех. Все головы начали клониться, глаза слипаться, а руки складываться лодочкой и подкладываться под щеку. Многие заснули прямо где стояли.
«Что за черт? Кажется, они не воспринимают никаких иносказаний. Все за чистую монету», – подумал Ллевелис и поспешно спросил:
– Скажите, пожалуйста, где здесь вода?
– Вода? Да там, – деловито ткнули в сторону источника в скале сразу две женщины, трое мужчин и ребенок. Все рассыпались по своим делам, застучал молоток, гончар вернулся к гончарному кругу, сапожник продолжил кроить подметку, а к источнику подогнали покладистого ослика, чтобы навьючить на него кувшины.
Когда Ллевелис вернулся с водой, оказалось, что все уже размещаются в катакомбах. Памятник архитектуры третьего тысячелетия представлял собой приземистый круглый каменный храм, вдвинутый в холм, где с одной стороны можно было протиснуться в узкое отверстие между высокими стоячими камнями, пробраться по проходу и наконец попасть во внутреннее помещение с относительно высокими сводами и нишами, откуда разбегались в разные стороны коридоры, освещаемые масляными плошками. Ллевелис втащил туда кувшины. Поскольку с тех пор, как он ушел за водой, прошло часа четыре, он счел нужным как-то объяснить свою задержку под вопросительным взглядом Мэлдуна.
– Понимаете, профессор, – начал он, – эти люди…
– Люди?? – переспросил Мэлдун с величайшим удивлением, приподняв одну бровь. Ллевелис скомкал конец фразы.
– Послушайте, профессор, но ведь это же катакомбы! – не вытерпели девочки, окружая Мэлдуна. – Здесь же… совершенно нет света!
– Ничего подобного, – отвечал Мэлдун, стаскивая сапоги и развязывая свою сумку. – Раз в год, в канун зимнего солнцестояния, сквозь этот узкий проход проникает на рассвете солнечный луч и ложится точно на… на лоб Гвидиону.
Не успевшего опомниться Гвидиона отодвинули и увидели на скале, которую он загораживал, таинственный знак – завитушку. Тут плошка в руке Мэлдуна погасла.
– А мы что, так и будем все в одной комнате? – осторожно спросили девочки, столпившись там, куда их привел Мэлдун, в полной темноте.
– Нет, почему? – сказал МакКольм, поглаживая глухую каменную стену. – Мы здесь, а вы там.
– Где там?
– Здесь за стеной точно такая же, симметричная комната, только туда надо протиснуться. С песчаным полом, с высоким потолком, выше даже, чем здесь. Сорок шагов в ширину. Только там в углу яблоки ссыпаны горой, а так все свободно.
– Ты что, видишь в темноте сквозь стену? – не поняли девочки.
– Я? Нет, почему? – удивился в свою очередь МакКольм. – Я не вижу, я просто веду рукой по стенке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137