– Я тоже ничего не знаю о династиях Вэй и Цзинь, – честно сказал Афарви.
– Не страшно, – отвечал Сюань-цзан, окинув Афарви взглядом..
– А что такое Циюань? – не сдержал любопытства Афарви. – Вы сказали: «Всю жизнь в мечтах стремился больше всего к тому из путей, что на Циюань ведет»?
– Местность, в которой одно время служил мелким чиновником Чжуан-цзы, – отвечал, смеясь, Сюань-цзан.
– А кто такой Чжуан-цзы? – спросил Афарви, подходя близко.
– О, это мудрец, который презирал службу и государственную карьеру и всему предпочитал то, что называется сяо яо ю.
– А что такое сяо яо ю? – Афарви сам не заметил, как приблизился к Сюань-цзану вплотную.
– «Странствовать, довольствуясь малым», – объяснил Сюань-цзан. – Вы задали столько вопросов, Афарви, – сказал он, смеясь, – что вам впору уже прямо поступать ко мне в учение. Учитель Цзэн говорил: «Когда благородный муж идет по дороге, по его виду сразу можно определить, есть ли у него отец и есть ли у него наставник. Тот, у кого нет отца, нет наставника, выглядит совершенно иначе».
Афарви ничего не сказал.
– Что-то давно нету писем с родины, – вздохнул Сюань-цзан, помолчав. – Как говорится, «уходит, проходит за годом год, а гуси все не летят».
– Какие гуси? – спросил Афарви.
– Почтовые.
– Так это ваши? – сказал Афарви.
– Что такое? – встревожился Сюань-цзан.
– А на башню к профессору Орбилию вчера прилетели два каких-то необыкновенных гуся. Таких никто и не видел никогда. С коричневыми спинками, а хвост…
– Это мои, – всплеснул руками Сюань-цзан, вставая и торопясь спуститься со ступеней. – Радость вашего покорного слуги сравнима только с радостью Гэн Цюй-бина, вновь встретившего прекрасную Цин-фэн после разлуки.
И Афарви мог бы даже подумать, что Сюань-цзан охвачен беспокойством любовного характера, если бы только смотрел на него не как на божество, а как-нибудь попроще.
* * *
– Сегодня днем мы посетили лекцию по палеонтологии, – задумчиво сообщил лорд Бассет-Бладхаунд, благосклонно кивая Змейку головой. В палеонтологию была переименована драконография. Сделал это Мак Кархи, и, честное слово, это было не худшее из того, что он сделал.
– Да, конечно, профессор чрезвычайно знающий, – продолжал буровить лорд. – И как это он описывал… и строение крыльев, и чешуйчатые лапы… у птеродактилей… словом, очень, очень красочно. Но помилуйте! Ведь по тому, что он говорит, создается такое впечатление, как будто все эти ящеры… существуют по сей день!..
– Ископаемые ящеры? – переспросил Змейк.
– Ну да! Скажите на милость, к чему сорок минут описывать, как можно защититься от атаки птеродактиля, имея при себе меч и щит?..
* * *
Круглый дом профессора Финтана, сложенный из плоских камней и крытый дерном, располагался между Западной и Северной четвертью и был органично встроен в разделяющую их стену. Дом был добротный, обомшелый, с колодцем в двадцати шагах. Перед домом сушились сети. В доме было семь входов, поэтому если профессор бывал в хорошем настроении, то из Западной в Северную четверть можно было попасть, не карабкаясь по десяти лестницам на единственный мост, а пройдя насквозь через дом Финтана.
Профессор Финтан был уже не в том возрасте, чтобы присутствие на уроке комиссии могло выбить его из колеи. Он приставил дверь к одному из семи входов с той стороны, откуда в тот день дул ветер, уселся на перевернутой корзине перед очагом, ученики расселись вокруг него на тюленьих шкурах, и профессор подбросил торфа в очаг.
– Если я спрошу вас о привычках огня, Крейри, дочь Бринхана, – начал Финтан обычный краткий опрос, – да будут ваши слова достаточно громки, чтобы их разобрали все.
После этого принесения дани вежливости Финтан больше не делал явных скидок на присутствие комиссии.
– Вышла одна женщина поздно вечером на задворки, – сказала Крейри погромче обычного, – и слышит разговор. Один голос говорит: «Плохо ко мне относятся в этом доме – никогда пеплом на ночь не прикроют, не укроют как следует. Уйду я отсюда». А другой отвечает: «Да и мне не лучше живется». Женщина молодая была, не разобрала, что это за голоса разговаривали. Только видит – выкатились за порог два шарика светящихся и покатились, подпрыгивая. В ту же ночь перекидным пламенем вся деревня сгорела. А это, значит, огонек просит, требует, чтобы к нему уважение было.
– Телери, дочь Тангвен! – сказал Финтан, одобрив ответ Крейри скупым кивком. – Как искать траву, которая любой засов открывает?
– Если охапку скошенного сена бросить в реку, все травы поплывут по течению, а эта одна – против. Тут ее и надо ловить. А то еще можно дождаться, когда еж выйдет из норки погулять, и закрыть ему вход в нору щепкой. Он побежит, разыщет эту траву, вернется, коснется щепки, она рассыплется, и тогда траву эту надо хватать и бежать три мили не оглядываясь.
– Очень точно сформулировано. Кто возьмется мне назвать вестников беды?
– Если в жаркий летний день поднимается вихрь, который гонит сухие листья, – это точно к несчастью, – с жаром сказал кто-то из угла.
– Когда кукушка трижды кукует – к несчастью… – добавила Энид.
– Нет, это только когда на сухом дереве кукует, а так нет, – уточнила Шонед.
– Да нет, – перебил Афарви. – Когда просто кукует, это ничего, а вот если она три раза прокукует, а потом еще так, словно бы засмеется, так вот это к несчастью.
С комиссией начинало твориться что-то неладное. Ее как-то перекосило.
– Теперь вы, Двинвен. Что вы знаете о камнях? – ничего не замечая, спросил Финтан и плеснул себе пива.
– О священных камнях?
– Да нет, об обычных.
– Камень хоть и без корней, а растет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137