Дилан-оракул, который, как положено, не слышал, в чем дело, но которому дали пинка жрицы, возгласил: «Дело задумали вы, благословенное свыше. Много оно принесет пользы для ваших умов». Ллевелис, Керидвен и Морвидд радостно переглянулись. Обычно изречения оракула не лезли ни в какие ворота. Здесь ничего не стоило получить напутствие вроде: «Больше соленых маслин нужно иметь в рационе, и простоквашей грибы не запивает мудрец» или «Нечего спрашивать вздор, словно вы Дафнис и Хлоя; девушки в ваших летах знают, куда и чего», – а тут ответ показался им вполне разумным!
* * *
И вот, рискуя головой, они тайком отправились в депозитарий, занимавший Двойную башню, которая состояла из двух – Левой и Правой. Было это задолго до рассвета, когда все в школе еще как бы спали, хотя из кабинета Мерлина доносилось какое-то поскрипывание. Морвидд прижимала к себе охапку трав, Ллевелис и Керидвен несли свечи, подсвечники, мешочек монет и зуб археоптерикса. Клаустрофобическая винтовая лесенка с полустертыми каменными ступенями вывела их наверх, в основное помещение депозитария, где хранились редко заказываемые издания. Под потолком на цепях висела скатанная в рулон пожелтевшая карта неизвестной страны, – длиной примерно в восемь ярдов. У двери располагалось несколько томов высотой в человеческий рост. Напротив стоял объемистый сундук с наклейкой: «Дворцовая документация царя Ашурбанипала. Месопотамия. Глина. Осторожно, не кантовать!» Из этого помещения наверх уходили две лестницы – в правую и левую башню. Они поднялись по левой лестнице и попали в круглую комнату с лабиринтом из книжных шкафов в середине.
– Вот место, где живет эхо, – сказала Морвидд.
Было тихо. На всякий случай Ллевелис крикнул: «Эге-гей!»
– Брось, – сказала Морвидд. – Здесь звучат все равно мысли, а не слова. Звучали, точнее. Вот сейчас попробуем его разбудить.
Она зажгла свечи, зажгла травы, разложила предметы и попросила не вмешиваться, что бы ни происходило. Затем она воззвала к различным сущностям – к кому-то по-латыни, к кому-то по-древнееврейски.
В дверном проеме возник Кервин Квирт. Он оперся о косяк и некоторое время смотрел на все это молча.
– Вы собираетесь снять запрет с эха? – спросил он затем с участием.
Ллевелис сразу инстинктивно решил на всякий случай защитить девочек, что было глупо, так как Кервин Квирт был последним человеком, который мог бы их обидеть.
– Это моя идея, – сказал Ллевелис. – Они не виноваты.
– Я не о том. Вы пытаетесь снять запрет? – повторил Кервин Квирт, тоже начиная слегка раскачиваться в такт движениям Морвидд. – Вы действительно думаете, что здешнему эху запретили говорить ? Вы припоминаете хоть один случай, чтобы вам в школе что-нибудь запретили? Профессор Мерлин всегда действует только убеждением.
– А театр? – сразу спросил Ллевелис.
– Он не запрещал, он просто вывернулся от нас и улизнул, – сказала Керидвен.
– И эхо молчит не потому, что ему запретили говорить, а потому, что его логически убедили замолчать, – продолжал Кервин Квирт. – Оно не заколдовано, если мне будет позволено так выразиться, а убеждено. Так что делать пассы руками и жечь благовония, бить в бубен и плясать в данном случае неуместно. Пойдемте отсюда.
– Но так бы хотелось его хоть разок послушать! – воскликнула Морвидд. – Ведь мне же для науки!..
– Совет преподавателей в свое время счел это эхо опасным, а в совет входят… как бы это сказать… не случайные люди, – мягко заметил голос Кервина Квирта, отдавшийся во всех уголках зала, в то время как губы самого куратора были плотно сжаты.
– Что это? Что это было? – закричал голос Ллевелиса, в то время как Ллевелис молчал.
– Эхо! – сказала Керидвен одновременно с эхом. – Это и есть эхо!
– Ну и ну! – прозвучала мысль Морвидд, и наступила тишина.
– Ну вот, эхо смилостивилось над вами, Морвидд, – с улыбкой сказал Кервин Квирт. – Слова «для науки» оказали на него магическое воздействие. А теперь марш в постель.
– Интересно, – сказал Ллевелис, когда они, вздыхая, спускались за ушедшим вперед Кервином Квиртом по узкой винтовой лестнице. – Кервин Квирт так и будет появляться сам собой каждый раз, когда мы будем заблуждаться?..
* * *
Поскольку Ллевелис и девочки довольно плохо представляли себе, с какого времени Змейк работает в школе, а также – как тома хроник располагаются по хронологии, они по случайности начали просматривать хроники с двенадцатого-тринадцатого века. Это приоткрыло некоторые завесы, но Змейк, разумеется, не упоминался там вплоть до первой четверти семнадцатого.
– Я нашла запись речи Мерлина с балкона к студентам в день святой Двинвен 1132 года, – воскликнула Керидвен. – Да, хлестко он тут…
«Если вы думаете, что долг студента – напиваться и дебоширить, так я вас разочарую. Куда я ни гляну, все и повсюду все время пьяны… Напьются – а потом спят на лекции, хоть из пушек по ним пали!.. Эта вот скверная мода, что идет из Европы, – пить вино пребольшими бочками и бренчать на лютне какие-то стишки! Это у меня-то над ухом!»
Слушайте, а эпоха вагантов-то, видно, мимо нашей школы не прошла, – фыркнула Керидвен. – Тоже, наверное, кто-то пропустил по стаканчику и сочинил какую-нибудь ахинею. Но что все всё время валялись пьяными, что-то не верится. По-моему, он сгущает краски. «Нет, я, конечно, не против разврата… покуда это касается меня самого! А не зеленой молодежи!.. Не далее как две, нет, три недели назад я встретил двух… нет, одного студента, который распевал Всепьянейшую литургию, эту похабщину! И если вот этот вот гимн пороку я услышу еще хоть один раз… Если все это будет продолжаться, то я уйду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137