Эти околичные вопросы наконец возмутили Фингалла.
– Ну да. А разве это не у всех так?
– О-о-о, далеко не у всех, – певуче сказал Финтан, подтаскивая клюкой одно полено поближе к устью очага. – А… скажите, Фингалл… Не было ли у вас в роду кого-нибудь, кроме вас, кто также… гм… хорошо понимал все эти вещи?
– Бабка была. Она в девяносто лет-то уж из дома не выходила, сидела и беседовала с камнями очага, – сказал Фингалл.
– А скажите мне, Фингалл, – сказал профессор, показывая Зигфриду взглядом, что он задает ключевой вопрос. – Карриг-Айльбе понимала вас?
– Да, – сказал Фингалл.
Тогда доктор Зигфрид сказал:
– Все ясно. Разрешите, профессор?
– Да-да, – сказал Финтан, отворачиваясь к очагу и начиная ковыряться в золе.
– У вас есть некоторый довольно редкий дар, МакКольм, – сказал Зигфрид, поправляя очки в тонкой золотой оправе и вглядываясь шотландцу в лицо. – Но он относится не к драконам. Это врожденное умение разговаривать с камнями. Камень при входе в пещеру Шарлотты послушался вас и отодвинулся по вашей просьбе. То же и дверь. Я принял все меры предосторожности к тому, чтобы ученики не могли открыть ее, – но она из камня, и потому она… как бы это сказать… отнеслась к вам с участием. Случай личной симпатии.
МакКольм слушал все это с широко открытым ртом.
– Э-э-э… – он покрутил головой. – По-вашему получается, что человек, когда он берет в руку камень… или там… прислоняется к скале… обычно ни в зуб не понимает, о чем они думают?
– Обычно человек намного дальше от этого понимания, чем вы, – деликатно просветил его Зигфрид.
– А как же он тогда живет?.. – обалдело спросил Фингалл.
– Это подлинная загадка, требующая ответа, – задумчиво отвечал ему доктор Зигфрид.
* * *
Просмотр школьных хроник давался не быстро. История школы открывала столько всяких тайн, что Ллевелис, Морвидд и Керидвен в конце концов стали даже удивляться, почему святой Коллен держит все это на виду, а не спрячет куда-нибудь под ключ.
Морвидд, с головой уйдя в какой-то альбом, долго копалась в нем молча и наконец ахнула.
– Смотрите, здесь описано запрещенное эхо!
– Как запрещенное? – среагировал Ллевелис.
– А, вот, то-то и оно. Оно жило в депозитарии, в Левой башне. Но это было совершенно особенное эхо. Оно повторяло не слова, а мысли. То есть когда звучали голоса, оно повторяло не то, что сказано, а то, что собеседники на самом деле думают. А в тишине не молчало, а повторяло мысли людей в комнате. Это очень редкая разновидность эха. Вообще здесь в школе много разного интересного эха, вы просто не замечали. Например, то, что у башни Невенхир, под лестницей, повторяет слова с небольшим опережением, немножко как бы забегает в будущее – повторяет то, что человек собирался, но еще не успел сказать. В Винной башне эхо, когда повторяет фразу, непременно добавит словечко от себя – «такие дела» или еще что-нибудь. Эхо под крышей башни Парадоксов, если вы обратили внимание, никогда не повторяет глупостей. Но чтобы эхо повторяло мысли!..
– Так и что с ним стало?
– Его сочли опасным. На педсовете. И ему запретили говорить. Но оно и сейчас там живет. Просто молчит.
– Ух ты! – сказал наконец Ллевелис, до которого постепенно дошло. – А нельзя его как-нибудь расколдовать? Чтобы оно снова заговорило?
– Уверенности нет, – сказала Морвидд. – Вообще-то я знаю аналогичные случаи, когда эху запрещали говорить, и теоретически знаю, как снимать этот запрет, но там и эхо было попроще. Ну, было такое эхо в замке короля Фридриха Вильгельма, которого убили. Оно повторяло его предсмертные слова, все время, снова и снова. Ну, и оно так всем надоело, что пригласили одного известного ученого, чтобы он что-нибудь с этим сделал… а это был как раз мой прапрапрапрапра… прадедушка, – зарделась Морвидд, – и он там сделал кое-что. Словом, я примерно представляю себе, как это снять. А главное, надо бы описать это эхо! У меня в дневниках такого нет.
– Главное – не это, – сурово сказал Ллевелис. – Главное, что с помощью этого эха можно примирить доктора Мак Кехта и Рианнон. Ради этого стоит постараться!..
– Как это? – ошалело спросила Керидвен, отрываясь от одного из ранних портретов Мерлина, где он еще был несколько стилизован, хотя вполне узнаваем, являлся деталью орнамента и был вписан в круг.
– Обыкновенно. Они без ума друг от друга, но никак не могут поговорить по-человечески. Рианнон каждый раз задает Мак Кехту перца, а потом идет к нему извиняться, но попадает под горячую руку, когда у Мак Кехта операция или невесть что, какой-нибудь аврал, а потом Мак Кехт идет извиняться, что был с ней резок, и получает наотмашь кочергой, или еще что-нибудь. А тут представляете, – надо только заманить их в депозитарий под каким-нибудь предлогом, предоставьте это мне… и что бы Рианнон ни говорила, эхо ее выдаст. Ну, она скажет, что ненавидит Мак Кехта, а эхо повторит, что она его любит без памяти… ну, и так далее. Отпираться будет бесполезно. Мак Кехт все поймет, обрадуется… Понимаете?
– Понимаю, – сосредоточенно сказала Морвидд. – Но нужны кое-какие травы, свечи, монеты… А проход в депозитарий – он вообще где?
– Как где? – воскликнул Ллевелис. Он провел их к дальней стене и сказал с тяжелым вздохом: – Конечно, здесь! Где раньше была моя паутина!..
…Когда троица заговорщиков выбралась из библиотеки, они наткнулись во дворе на играющих в светоч знаний.
– Загадаем на то, как завтра все пройдет? – предложила Керидвен.
Они пролезли без очереди, порылись в карманах, нашли римскую монету, сунули жрицам, и Морвидд сказала: «Хотелось бы узнать мненье богов о нашем завтрашнем предприятии».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137