Я немножко поколдовал тут. Вас это устроит?
– Меня никак не устроит наставник, который в профиль так сильно похож на лису, – сказал Афарви.
Сюань-цзан рассмеялся еще громче.
– А вы не очень-то вежливы, – заметил он. – Ну ладно, ваша взяла. Я не ваш наставник.
– Я понял это сразу. Еще когда вы грозились прибить меня за то, что я задаю слишком много вопросов. Мой наставник никогда не сделал бы этого. Он любил, когда я задаю вопросы.
– Но он оставил меня за себя, – сказал лис-оборотень, тут же на глазах превращаясь в красивого и изящного молодого человека. – Правда, он не просил меня принимать его облик, – хихикнул лис, – но просил занять вас до его возвращения. Ведь мы с ним большие друзья, хоть я и оборотень, так сказать, по рождению и воспитанию.
В это мгновение на порог беседки ступил Сюань-цзан.
– Ваши ученики – настоящие дьяволы, – пожаловался оборотень. – Сразу взяли меня за горло, крыли так и сяк и обзывали лисицей.
– Зачем же нужно было притворяться? – упрекнул его Сюань-цзан. – Сказали бы: так и так, я Ху Юань-мэй, третий в роду Шусяньских лис.
– После этого от меня бы и костей не нашли, – шутливо пожаловался Юань-мэй, поглядывая на студентов как бы с опаской.
– А для чего было насмешничать и проверять наши познания путем таких немилосердных уловок? – в свою очередь, упрекнула его Тангвен. – Пусть мы и не преуспели в учении, но зачем же насмехаться?..
– Ах, барышня, – отвечал оборотень, смеясь, – одним цилинем больше на ветвях, одним цилинем меньше… я думаю, небесная лазурь не потускнеет только от того лишь, что в ней споет свою простую песнь какой-нибудь цилинь.
– Позвольте спросить у вас, господин Ху, – набравшись смелости, сказал Афарви. – Видите ли, дело в том, что у нас здесь есть преподаватель… одной с вами породы. Он даже ведет у нас спецкурс в этом семестре. Вы не встречались с ним? А если да, то как он вам показался?..
– Я удостоился чести беседовать с ним мимоходом, – с улыбкой молвил лис, – и могу так вам сказать: мой досточтимый собрат, конечно, обладает самым полным букетом добродетелей, один лишь за ним водится грешок: уж больно он любит таскать кур и жрать их. Нет для него более высокого наслаждения в жизни. Задушит – и жрать. Что же до вашего покорного слуги, то я нахожу неизмеримо большее наслаждение в поэзии, в игре на цитре, в шашечной партии. С юности балуюсь каллиграфией и – уж вы простите – люблю создать одну-другую оригинальную вещицу без помощи прикосновений рук.
– Ну, коль скоро уж вы создали этот изысканный павильон, так удачно расположенный и убранный с таким вкусом, – сказал Сюань-цзан, – я, пожалуй, и впрямь воспользуюсь обстоятельствами и проведу здесь спецкурс о Лу Ю.
Лис-оборотень, сложа руки, уселся поодаль, притворно закрылся веером и в следующие пять минут только состроил Тангвен одну или две гримасы.
– Итак, поэзия эпохи Сун сходна с плодом оливы. Вкус ее распробуешь не сразу, однако, распробовав, найдешь в нем множество тонких оттенков. Это справедливо и в отношении Лу Ю. Возьмем его прославленные стихи о цветении сливы мэйхуа.
– Интересно, почему это все, кто слагает стихи о мэйхуа, не могут избежать пошлости, едва лишь возьмутся за кисть? – бесцеремонно заметил Ху.
Сюань-цзан возмутился, но передумал цитировать стихи о мэйхуа.
– Это справедливо и в отношении Лу Ю, – повторил он, – который сложил некогда по случаю такие строки:
В павильоне прохладном
поет беззаботная флейта.
Десять лет бродил своевольно,
печалясь о времени светлом.
Потоком уносит упавший ствол,
никто не вспомнит о нем,
Сама не знает сухая полынь,
куда ее гонит ветер.
У золотого колодца платан
пронизан солнцем насквозь,
Рябью подернулся синий пруд,
чуть колышется тина.
Человеку свойственно счастья искать –
издавна так повелось.
Подробней об этом говорить
разве необходимо?
Тут слушающих его студентов удивительным образом осенила одна и та же мысль – ясная, как капля дождя в листве утуна, и прозрачная, как небо в Чэньюане: стоит ли, в самом деле, распространяться о вещах самоочевидных?..
На этом и закончился спецкурс по творчеству Лу Ю в школе в Кармартене.
* * *
Обдумав хорошенько все происшедшее за последний учебный год, Мерлин поднялся на башню Парадоксов, оглядел окрестности и сказал энглин:
– И зачем мне тащить этот груз?
Ведь меня здесь и в грош не ставят!
Что я школой все время занят?..
Вот возьму-ка я и женюсь!
– Женитесь, женитесь, дорогой учитель, – беспечно отозвался Ллевелис.
– Что-то мне не нравится ваш тон, – буркнул Мерлин. – Вы на что-то намекаете?
– Да нет, – заверил его Ллевелис. – А вдруг она захочет почистить вашу старую шляпу?
– Как… почистить? – оторопел Мерлин.
– Обыкновенно. Платяной щеткой.
– Ну и что ж такого? Ну и пускай себе почис… э-э… нет. Это уж… нет. Вот вы всегда, Ллевелис, рисуете такие какие-то ситуации… крайние, – досадливо поморщился Мерлин и стал быстро спускаться с башни. На третьей ступеньке сверху он обернулся и крикнул: – Будет еще всякий молокосос меня учить!
На шестой ступеньке он опять обернулся и спросил:
– А что, вы думаете, она действительно эдак вот может? Взять и..?
Ллевелис решил, что больше препираться с Мерлином он не будет, отвернулся и окинул взглядом школьные башни, городские шпили и поспешно утекавшую вдаль реку Аск.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137