Да, Тим…
Норман вздохнул, потом выдвинул ящик стола и положил туда бумаги, с которыми он работал, затем закрыл ящик на ключ, висевший у него на цепочке от часов, и заодно посмотрел на часы.
Десять сорок пять. На улице его должен был ожидать экипаж. Ночной сторож выпустил его из здания. Выйдя на улицу, Норман увидел стоявшего у кареты кучера. Норман без слов кивнул ему в знак приветствия, ему не хотелось ни с кем разговаривать.
– Домой, сэр?
Банкир задумался. Боже, как же ему хотелось выспаться! Два безумных дня брали свое, но он покачал головой.
– Не сразу, я должен еще заехать к мистеру Тимоти.
– Хорошо, сэр.
До Бэзил-стрит было недалеко. Через десять минут они остановились у дома Тимоти. Двери Норману открыл Харткорт.
– Мистер Чарльз был здесь недавно, но уже ушел. Доктор наверху.
– Да, спасибо.
Норман не стал дожидаться, пока дворецкий проводит его и поднялся по ступеням сам, затем без стука зашел в спальню Тима. По одну сторону кровати стояла сиделка, а по другую – врач.
Мисс Дансер, насколько позволила ее внушительная фигура, изобразила что-то вроде книксена.
– Добрый вечер, сэр.
Потом она обратилась к незнакомому Норману доктору с разъяснениями.
– Отец этого джентльмена. Он уже был здесь сегодня, До того как вы пришли.
На это доктор лишь кивнул и воздержался от каких-либо объяснений. Его внимание было сконцентрировано на больном. Норман видел, как он приставлял стетоскоп к груди, ощупал живот, натренированным движением большого пальца открывал и закрывал веки Тимоти.
– Что вы можете сказать? – спросил Норман.
Доктор поднял голову.
– Никаких изменений. Вообще никаких.
– Что это означает?
Хотя уже примерно знал, что это означало. Чарльз уже успел ему сказать, когда они встретились сегодня на несколько минут и объяснить, как все произошло. Во всяком случае, версию того, как все это произошло. Норман не тешил себя иллюзиями, что ему была представлена вся цепь событий и поступков от начала и до конца. От него не ушло чувство вины, застывшее в глазах сына. Но на детальные расспросы времени не было, Чарльз, сославшись на срочную встречу, исчез, пообещав заехать к Тиму домой, когда освободится.
– Что означает это отсутствие изменений? – повторил он свой вопрос.
Норману было необходимо услышать оценку состояния Тима из уст врача.
– Это означает именно отсутствие изменений. Ваш сын не подает признаков выхода из коматозного состояния.
– И как долго это может продолжаться?
Доктор в упор посмотрел на Нормана. Ему было нелегко произнести эти слова, но они все же прозвучали.
– Возможно, несколько лет. Такие случаи бывали.
– Проклятье, – тихо вымолвил Норман. – А есть ли этому какая-то альтернатива?
– Он может умереть. Паралич может прогрессировать и охватить сердце или легкие. Такие случаи тоже известны.
– Понимаю. А насколько высока или, если хотите, низка вероятность того, что он поправится? Сможет ли он через несколько дней прийти в себя?
– Не похоже. По моему мнению, шансов на это никаких.
– Вы достаточно искренни, доктор.
– Вы бы предпочли, чтобы я был неискренним?
– Ни в коем случае.
Еще раз взглянув на сына, Норман повернулся и вышел из спальни.
15
Холмы вблизи Сан-Хуана
7 часов вечера
В крошечной келье сестры Магдалины ощущался какой-то необычный запах, он не был неприятным, но не поддавался определению. Епископ звучно потянул носом, но не мог соотнести этот запах ни с чем. Он склонился над лежащей монахиней. Мать-настоятельница приблизила свечу, чтобы Его Преосвященство мог лучше видеть.
Магдалина, одетая в сутану, вытянувшись лежала на узком соломенном тюфяке, постеленном на каменной плите. И епископ, и мать-настоятельница пристально смотрели на нее. Ее вполне можно было принять за покойницу – настолько неподвижной была эта темная фигура. Мать-настоятельница перекрестясь забормотала молитву. Сестра Магдалина открыла глаза и щурясь от непривычно яркого света свечи, стала подниматься.
– Ваше Преосвященство, я не знала…
Епископ жестом успокоил ее:
– Пожалуйста, лежите, вам нельзя вставать, лежите. Мне сообщили, что вы очень больны, дитя мое.
– Нет, нет, я не больна. Дело в том, что…
– Вне сомнения, больны. Вы поступили крайне неразумно, позволив вашему здоровью так сильно расстроиться. Мать-настоятельница сообщила мне, что вы отказываетесь от пищи, но таких обетов вы не давали, сестра.
– Ваш голос я слышу издалека. Он кажется мне голосом Бога, – бормотала Магдалина. – Я все время слышу его голос. И, кроме того…
– И, кроме того, вы осерчали на меня за то, что я не позволил вам ходить по острову и будоражить люд, вызывать панику. И в отместку мне вы решили заморить себя голодом.
– Не осудите меня, Ваше Преосвященство, но вы не поняли меня. Я лишь желаю совершить то, к чему призывал меня Господь наш. Я лишь выполняю его волю.
– Его воля, прежде всего, это выполнение обета послушания, который мне вы давали.
Лицо Магдалины, хоть и страшно исхудавшее, не утратило своей красоты. Теперь оно исказилось гримасой боли.
– Тайна, разрывающая душу мою, живет во мне, – исповедовалась она. – Если тот голос, который я слышу, голос Бога и, если обеты мои – Богу, то как они могут соперничать?
Епископ понимал, что монахиня – не единственная, кто мучается от подобной проблемы – веками многие святые, мужчины и женщины, стояли перед этой дилеммой. Он хорошо понимал и то, что, как правило, святые в их общении со Всевышним перескакивали через католическую иерархию. Но он не собирается говорить об этом Магдалине.
– Вы должны избавиться от этих мыслей и поступать так, как велю я, дитя мое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170