И она все еще пребывала здесь, в Уэстлэйке, но ее решение не уезжать не имело ничего общего с лилиями. Истинной причиной тому, что Беатрис решила остаться, была полученная днем раньше записка от Лилы. В весьма осторожных выражениях та сообщала ей о том, что кордовский этап операции вот-вот должен был начаться. Беатрис пожелала быть совершенно отрезанной от всей этой заварушки.
– А это место большое? – интересовалась Беатрис, прихлебывая чай из китайской фарфоровой чашки.
Они вдвоем с Кэролайн сидели на террасе. Дражайшая половина Джемми вновь наполнила чашки ароматным чаем, окинула взглядом южную лужайку, спускавшуюся к окруженному массивными рододендронами искусственному пруду. Поверх кустов виднелись зеленые кочки болот, окружавших многочисленные озера. – Ты имеешь в виду площадь? Сколько акров? Я точно не знаю, сотни и сотни.
– Нет, я имею в виду дом, – уточнила Беатрис.
– Ох, дай Бог память, двести сорок комнат. Ужасно, не правда ли? Ужасная древняя груда камней.
Но выражение лица Кэролайн, когда она это говорила, никак не свидетельствовало в пользу того, что она и впрямь считала этот дом эпохи Тюдоров грудой камней.
– Это в два раза больше, чем в нашем дворце в Кордове, но вы ведь этот дом дворцом не считаете.
– Английские представления, – с улыбкой пояснила Кэролайн.
Беатрис заерзала в белом кресле из витых железных прутьев, оно не было жестким, но от долгого сидения Беатрис стала ощущать дискомфорт.
– А где Джемми?
Если бы сейчас появился ее кузен, они все трое, допив чай, могли бы вместе отправиться в дом и спокойно разойтись по своим покоям до самого вечера, пока не подошло время пить виски или шерри, а сейчас Беатрис могла бы прилечь на часок-другой с книгой в руках.
– Я не знаю, – ответила Кэролайн. – Он вообще в последние дни постоянно куда-то исчезает, ты не заметила? Или пишет длиннющие письма Норману в Лондон.
– Какие-нибудь неприятности в банке? – осведомилась Беатрис и тут же пожалела о своих словах – она изо всех сил старалась выглядеть этакой невинной, ничего не понимавшей дурочкой.
Кэролайн элегантно-небрежным жестом отмела этот вопрос.
– У меня нет ни малейшего представления об этом, дорогая. Все эти дела я оставляю на усмотрение наших джентльменов. Разве я не права?
– Конечно, права.
Беатрис потянулась за третьим куском земляничного торта. Нет, здесь решительно нечем было заняться, если бы не еда. Чего доброго, когда настанет пора уезжать из этого Уэстлэйка, ей потребуется перешивать все свои платья.
– Ах, вот вы где, дорогие? А я вас повсюду ищу, думаю, где же они спрятались. А они, оказывается, пьют чай на террасе, как это я сразу не догадался. Где же еще в такой чудный день, как не здесь. Извините, что припозднился, – Джемми поцеловал в обе щеки сначала жену, а потом кузину. – Ну, Беатрис, чем ты сегодня занималась?
Сидела и прикидывала, что с этим всем произойдет, когда вы в прах рассыплетесь. Разумеется, она этого не сказала.
– Рассматривала эти лиловые цветы, эти… как же вы их называете, ириски? Или как-то еще?
– Ирисы, – машинально поправил ее Джемми и взял предложенную дражайшей чашку чая.
Одним из правил, которые он перво-наперво ввел в Уэстлэйке, как только это имение перешло к нему, был отказ от дворецких во время вечернего чая, если на чаепитии присутствовали женщины. Разливать чай должны были они сами. Одним из самых нежнейших, милейших зрелищ было, по его мнению, очаровательная леди, предлагавшая и разливавшая чай. Он даже позволил себе на секунду больше посвятить себя созерцанию его Кэролайн, затем повернулся к Беатрис.
– А они не все лиловые, бывают еще ирисы белые и желтые.
– Ох, я, наверное, не заметила.
Зато она хорошо замечала, какие перемены происходили с ее кузеном в последние дни. Джемми с каждым днем все больше и больше походил на привидение, его улыбка стала напоминать оскал черепа. Но Беатрис поняла весьма прозрачный намек Кэролайн, которая упорно делала вид, что ей невдомек все эти происходившие с ее мужем метаморфозы. Да и Джемми, казалось, тоже были невдомек ее испытующие взгляды.
– Беатрис, знаешь, почему я так восхищаюсь цветами? Тебе знакома природа моего восхищения ими? – задумчиво вопрошал Джеймс.
– Боюсь, что нет.
Он допил чай, любезно отказался от предложения очаровательной супруги выпить еще и, аккуратно опустив чашку на блюдце, поставил ее на стол.
– Тебе не приходилось видеть эту чудесную вьющуюся желтую розу вблизи конюшен и в Греческом саду?
– Я ненавижу лошадей и поэтому за милю обхожу любую конюшню. А Греческий сад, это, по-моему, тот, где эти побитые статуи стоят, или я путаю?
– Вероятно, можно и так выразиться. Эти статуи привезены сюда моим отцом из Греции. В этом саду собраны истинные раритеты, – обиды в его голосе не было, лишь грусть.
Эти, как он выразился, раритеты неизменно ассоциировались у нее с ненужным старым хламом, от которого отделались, выбросив его на помойку. Не было статуи, у которой чего-нибудь да не хватало: головы, руки, ноги, а иногда это были и не статуи вовсе, а сплошь одни конечности. Но Беатрис была настроена миролюбиво, и для восстановления спокойствия решила польстить ему, задав вопрос: я не раз замечала там желтые цветики; это не роза?
– Да, их я и имел в виду. Это самая знаменитая роза во всем Уэстлэйке, «Каприз Сисла» – вот так она называется.
Заметив на ее лице непонимание, он пояснил:
– Ошибка Сисла, причуда, безрассудство. Когда делаешь нечто такое, что не следовало бы делать. – Он промолчал. – Капризы, как правило, приводят к самым ужасным последствиям.
Он попал почти в точку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170