«Кем станет девочка в чужой семье, пусть и богатой?» – напряженно думал вожак. – «Прислугой? Но ведь ей всего лишь пять лет… Что она сможет делать? А язык? Как будут ей давать указания, если она по-испански ничего не понимает? Нет,» – покачал головой Зокали, – «Софья в чужом доме может стать игрушкой и, дай бы Бог, чтобы с такой привлекательной девочкой-игрушкой обращались бережно…»
– Слушайте меня, – начал говорить вожак, – законы цыган утверждают, что дети – бесценный дар Бога. Они должны принадлежать всему табору. Если силы небесные дают нам ребенка, то тем самым благословляют наш табор.
– Но ведь она ребенок – чужак!? – не согласились двое.
– Она все равно ребенок, – настаивал Зокали. – Кроме того девочка может сослужить нам хорошую службу, – закончил свою речь Зокали и взглянул на Карлоса.
Сила и ловкость юноши не вызывала в таборе ни у кого сомнений. Подчас, правда, ему не хватало опыта и храбрости, но Карлос еще был очень молод. У него было доброе сердце и благородная чистая душа. И в эти нелегкие для Софи дни он взял ее под свою опеку. Юноша следил за тем, чтобы она была накормлена, тепло одета, а когда наступала ночь, он ложился рядом с нею, чтобы ничто ее не тревожило.
– Посмотрите на него – он ведет себя с ней совсем как баба какая, – издевался Хоселито.
Табор расположился лагерем в стороне от дороги. Сидя у костра, освещавшего сидящих вокруг темно-красным светом тлеющих углей, Зокали неторопливо мастерил из ветки ясеня свисток. Он слышал оскорбительные слова Хоселито и его мнение о Карлосе не одобрял.
– Да, может оно и так, но благодаря Карлосу девочка нам не досаждает. Наверное, кровь его и ее родственны. Что тебе до того?
Хоселито оценивающе рассматривал невысокую, худощавую фигуру вожака. Он мог спокойно вызвать его на поединок и не опасаться за свою жизнь в драке с Зокали. Парень был на двадцать лет моложе его да и намного сильнее. Но Зокали был вожак и будет им до самой смерти. Но если его убьет кто-нибудь из цыган, то в таком случае казнят этого цыгана, а затем выберут нового вожака. Убийце никогда не дозволялось властвовать в таборе. Хоселито молча отвел взгляд своих недобрых глаз в сторону.
Пока решалась участь Софи, в таборе росло недовольство и даже ненависть к этой чужачке. Двое цыган недовольно ворчали. Зокали, не прерывая своей работы, какое-то время слушал молча. Но терпению вожака пришел конец.
– Хватит, – резко остановил он недовольных, – дело решенное. Я запрещаю об этом говорить.
Он отложил в сторону нож и обвел взглядом примолкнувших цыган.
– Вы все послушайте меня. Девочка остается с нами. Придет день и мы сумеем ею воспользоваться. – Он подождал возражений, но желающих бросить ему вызов не нашлось.
Табор тянулся за солнцем на запад. Девочка не могла идти так быстро, как они, и когда измученная уже не могла передвигать от усталости ноги, Карлос брал ее на руки или сажал на ослика и поддерживал, шагая рядом, чтобы она не упала.
Дни складывались в недели. Раз за разом Карлос пытался говорить с Софией, пользуясь теми немногими французскими словами, которые знал. Она никогда не отвечала, разве что отзывалась, когда ее звали по имени. Говорить она привыкла лишь одну, набившую оскомину фразу «Меня звать Софи», но и ее, в конце концов, все перестали слышать. Уже много дней от нее никто не слышал ни единого слова, лишь в своих кошмарных, очевидно, снах она что-то бормотала и всхлипывала.
– Вот что я думаю, – начал как-то Зокали. – Может она и не сумасшедшая, как мы думаем, а молчит из страха? Ведь то, что вы рассказывали любого сведет с ума! Она наверняка видела этого Эль Амбреро, не могла не видеть, да и все те ужасы… Она же ребенок и запугана до смерти. Не надо ее трогать, когда поправится, тогда сама заговорит.
Но Карлос не оставлял попытки заговорить с Софьей. Она не была похожа ни на кого из тех, кого он знал прежде и ему казалось, что эта маленькая девочка была ключом к разгадке его собственного происхождения, доселе ему неизвестного. Конечно, он с трудом изъяснялся по-французски и поэтому перешел на мягкий андалузский выговор. Он постоянно что-то говорил, когда нес ее на руках по пыльным испанским дорогам, но девочка молчала и все оставалось по-старому.
Наконец, это было где-то в середине ноября, их вояж завершился. Они почти добрались до Севильи: оставалось самое большое день пути до Трианских пещер, где обитали они и большинство испанских цыган. В ту ночь весь табор долго сидел у костра в ожидании ужина. Подкрепившись, Зокали попросил Хоселито что-нибудь сыграть.
– Мы почти дома и, надеюсь, местные демоны на нашу музыку не слетятся.
Хоселито, пошарив в своем мешке, извлек небольшой тамбурин с маленькими серебряными колокольчиками. Лишь одна песня по духу подходила для того, чтобы исполнить ее сейчас, когда долгое, полное приключений и трудностей путешествие подходило к концу – сегидилья. Ее пели хором, а стихи сочиняли сами исполнители.
– Теперь пора домой… – начал Хоселито, отбивая ритм кончиками пальцев… – К моей жене в пещеру, – подхватил Зокали, взяв на себя сочинение первого куплета. – …И пора домой моим чреслам…
Все смеялись и хором подпевали: «теперь пора домой…» Софья сидела подле Карлоса прямо у костра. Цыгане настолько свыклись с ее молчанием, что твердо были уверены в том, что она ни слова не вымолвит по-испански. Но когда возникла секундная пауза оттого, что цыган, чья очередь была сочинять куплет призадумался, а Хоселито лишь отбивал ритм на тамбурине, Софья ни с того ни с сего взяла и пропела слово в слово то, что только что услышала – скабрезный стишок Зокали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148