Софья сидела, свернувшись калачиком, в одной из необитаемых пещер, что у реки. Карлос показал ей это место еще несколько лет назад. То была другая жизнь. Тогда они вместе с ним приходили сюда, чтобы вдоволь наговориться.
На руках Софьи лежало тело ее дочери – она не выпускала его из рук с того страшного дня. Пещера была холодная, сухая и трупик еще не начал разлагаться.
– Дай мне ее, – мягко попросила ее Фанта, – я ее похороню.
Слезы у Софьи уже высохли, время горьких слез и истеричных рыданий прошло. Она покорно отдала Фанте то, что еще недавно было ее любимой дочерью Сарой…
– Фанта, как ты догадалась, что я здесь? – печально спросила Софья.
– Карты мне подсказали. И уже давно, очень давно я жду этого дня, Софья. Я знала, что он когда-нибудь да наступит… Ты должна покинуть Триану. И Севилью тоже.
– Нет. Пока мой ребенок не будет отмщен, я этого не смогу сделать. Я убью Пако. – От подступившей ненависти у Софьи перехватило дыхание.
– Тебе это не удастся. Пако всем рассказал, что ты убила свое собственное дитя. Если ты вернешься, тебя забьют камнями.
– Они верят ему? Они думают, что я на такое способна?
– Ты – чужачка, – тихо произнесла Фанта, не глядя на нее. – Ты разве не знаешь, – продолжала Фанта, – что к нам обращались женщины-чужачки за снадобьями, которые могли убить ребенка в их чреве? Какая-нибудь цыганка разве способна на такое? Да услышав, что его жена хочет избавится от ребенка, ее муж зарезал бы ее.
Но если женщина способна убить не рожденное дитя, то почему она не может этого сделать с живым? – Фанта говорила все это, опустив глаза на землю.
Софья уставилась на старуху, словно не понимая, о чем та говорит.
– Ты что, тоже думаешь так же, как и они? Значит, ты считаешь, что я убила свою дочь?
– Нет. Я знаю, что ты бы этого никогда не сделала. Но еще лучше знаю, что тебе надо уходить. Здесь тебе не жить.
– Куда я пойду? Все, что я умею, это жить с цыганами. – Софью охватило отчаяние. Она представила весь ужас жизни на улице среди незнакомых людей.
– Иди, Софья, куда глаза глядят, но обязательно подальше от этих мест. Если тебя увидит кто-нибудь из табора Пако или Зокали – тебе конец. – Фанта опустилась на колени подле девушки и стала ее любовно гладить по спине, волосам, лицу– Ничего, дорогая, не бойся. У тебя впереди чудесное будущее – мне об этом сказали мои карты, когда я погадала на тебя впервые. Тогда ты была совсем крохотным созданием и едва лопотала на нашем языке. – В глазах Фанты стояли слезы. – Я думала, что ты никогда на меня не гадала, – удивленно смотрела на старуху Софья.
– Гадала. Каждый день, как только Зокали отдал тебя мне. – Фанта встала, укрывая маленькое мертвое тельце шалью, чтобы Софья не видела его. – Мне нужно идти. Если меня долго не будет, они могут что-нибудь заподозрить. – Она кивком головы указала на корзинку, которую оставила в углу. – Ты найдешь там все необходимое на первое время. Дождись темноты и отправляйся в путь. Завтра я расскажу Зокали об этой пещере. Я ему скажу, что якобы вспомнила о том, что ты любила сюда приходить. Я обязана это сделать, пойми меня. Если я буду все время нарушать наши законы, моя душа не освободится, когда я умру.
Она двинулась к выходу из пещеры, уже нагнулась, чтобы выйти и застыла, будто передумала. Софья встала и позвала ее: «Фанта, обожди». Она подошла к старой женщине и заключила в объятия костлявое, сухонькое тело. Они стояли, разделенные мертвым ребенком. «Прощай, – глотая слезы прошептала Софья, – спасибо, мать».
«Да благослови тебя Бог, дочь моя. Да защитит тебя Сара-ла-Кали».
Следующие четыре дня походили друг на друга: днем она шла, а с наступлением темноты подыскивала подходящее место для ночлега. Фанта, среди прочего, положила ей в корзинку и огниво. Каждый вечер Софья собирала сухие веточки, мох и раскладывала костер, дабы уберечься от январского холода и отпугнуть рыскающих по ночам хищников. Девушке много раз приходилось жить под открытым небом, но одной – никогда. Ее пока еще никто не беспокоил, но надеяться на то, что судьба и дальше будет к ней благосклонна, надежд было немного. Какого-то конкретного плана на будущее у Софьи конечно же не было, да и быть не могло, уж очень неожиданно и трагично изменилась ее привычная жизнь. Софья вообще сейчас ни о чем не думала, ее сердце омертвело. Руки тосковали по ребенку. Каждую ночь ей снился один и тот же сон: изуродованная до неузнаваемости маленькая головка грудного ребенка, ее дочери. Что будет завтра или через год, для нее не имело значения. Единственное чувство не оставляло ее и испепеляло ее сердце и душу – это ненависть и месть.
Пако зверски убил ее дочь, когда-то ему придется заплатить за смерть Сары… Для того, чтобы отомстить ему, она обязана выжить. Софья слишком хорошо знала цыганские нравы, чтобы надеяться на пощаду, а не на смерть от камней, если бы им удалось ее обнаружить. Эта мысль не давала ей покоя и двигала вперед, но не потому, что она высоко ценила себя и свою жизнь, а потому что скорбела о загубленной жизни дочери.
Опустив голову и видя перед собой лишь пустынную каменистую дорогу, Софья брела и брела вперед, подальше от ставшего ей родным табора Зокали. Когда она на четвертый день пути наконец-то подняла глаза от дороги и огляделась, то заметила вблизи речку, а на ее берегу толстую иву. Приглядевшись к иве она увидела петушиный гребень, вырезанный на коре дерева.
Едва Софья разглядела этот знак, как ее буквально затрясло. Все таборы имели свои тайные знаки отличия. Петушиный гребень был знаком табора… Зокали. Но он был вырезан давно, несколько лет назад, когда здесь стоял табор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148