– Завтра меня здесь не будет. У Карлоса в воскресенье в Валенсии коррида. Донья Софья меня ждет. Завтра, с рассветом, я уезжаю.
– С доньей Софьей ничего не случится, а что касается твоего тореро, то он справится с быком и без тебя.
Пабло отхлебнул шерри.
– Нет сомнения, что Эль Севильяно прекрасно справится и один, но в Валенсию я должен поехать по своим делам. Только по своим, – едва слышно добавил он.
– Я понимаю.
– Понимаешь?
– Кажется, да. Но что собираешься делать со всем этим? – Роберт выразительно повел рукой, указывая на необъятность дворца. – Ни этот дворец, ни дела семьи не могут оставаться без твердой руки, Пабло.
Его собеседник покачал головой.
– Я не создан для семьи. Тебе это хорошо известно – ведь именно поэтому ты и здесь.
– Я не совсем тебя понимаю и…
– Все ты прекрасно понимаешь, Роберт. Конечно, не очень приятно всю жизнь носить горб на спине и, к тому же, иметь кривую руку. Видя это, большинство людей думают о том, что у меня и с головой не все в порядке. Но это не так. Не следует меня недооценивать.
– Ты думаешь, что я к тебе отношусь также?
– Не знаю, но если ты считаешь, что я не вижу твоего стремления взять на себя управление этим домом, то ты ошибаешься.
Роберт ответил не сразу.
– Но ведь должен быть кто-то, чтобы управлять всем этим, – наконец произнес он. – Имущество само по себе работать не будет, – продолжил свои размышления он. – Ты должен это понять.
Пабло поднялся из кресла.
– Делай все, что сочтешь необходимым, а я пойду спать… Ах, да Роберт, еще вот что. – Пабло на секунду задумался, как бы не решаясь продолжать разговор. – Ты же знаешь этого карлика, Хоукинса… Вы же с ним – единоутробные братья… Ты этого не знал?
Это сообщение Роберта ошарашило.
– Я вижу, что тебе об этом неизвестно, – Пабло смущенно хмыкнул. – Мне давно об этом рассказал мой отец. Ну, а почему, скажи мне на милость, Бенджамин стал бы проявлять такую благотворительность? С какой стати? Лишь для того, чтобы это несчастное создание не знало ни забот, ни хлопот?.. Ну да ладно, спокойной ночи, Роберт. Я завтра не увижу тебя, потому что на рассвете уезжаю. Я велел подготовить карету и с первыми лучами солнца отправлюсь. Бог знает, когда я сюда вернусь. Если бы ты знал, как я ненавижу этот проклятый дворец. Ты можешь оставаться здесь, сколько пожелаешь. Присмотри здесь за всем, тебе же это по душе, ты этого желаешь. Мне же все безразлично.
Роберт поднял глаза от гроссбуха, лежавшего перед ним, и пристально смотрел на Хоукинса, сидящего на высоком стуле за столом, на другом конце комнаты.
– Хоукинс, расскажи мне о своем отце. Кто он был?
– Не знаю, сэр. Я его никогда не видел, а мать мне про него ничего не говорила. Ее звали Салли Хоукинс.
– Понятно. – Ничего Роберту не было понятно.
С тех пор, как Пабло Луис перед своим отъездом огорошил его этой новостью, он постоянно, при любой возможности, приглядывался к карлику, стремясь разглядеть в нем то, что напоминало бы ему его отца. Но в этом уродце не заметно было сходства с Бенджамином. Мысль о том, что он, Роберт, мог быть братом по крови с карликом, его не беспокоила. Вины Роберта в том, что Хоукинс был таким, не было. У него, как кость в горле, застряло другое; как его отец выбрал в любовницы какую-то судомойку? Причем в собственном доме. Он прекрасно помнил, как его папенька разглагольствовал на темы нравственности, когда Роберт вернулся из своей первой поездки в Кордову и рассказал ему о донье Марии Ортеге. Как он распинался о том, что иметь под одной крышей жену и любовницу – безобразие. – «Жена – есть жена, – глубокомысленно сказал он тогда. – А любовница – нечто совсем другое. Мужчина не должен держать их под одной крышей».
Бог его знает, так это или нет. Одно Роберт знал точно – мужчина должен уметь себя сдерживать. Последнее время его стали донимать мысли о женщинах. Время от времени Роберт предпринимал вылазки в публичные дома Кордовы, но общение с женщинами в этих заведениях его мало удовлетворяло. Кроме того эта «любовь» была не безопасна. Не доверял он шелковым простыням этих домов. Роберт знал, во что может превратиться мужчина, подцепивший венерическую болезнь. Риск был слишком велик. Он жаждал обзавестись женщиной, которая принадлежала бы лишь ему одному. И никаких проституток. Роберт вздохнул при мысли о том, что за последние четырнадцать месяцев был в борделях не меньше семи раз. Хватит с него, решил он, как бы в паху не зудело.
Его размышления прервал стук в дверь.
– Мне пойти посмотреть, кто это, сэр? – спросил Хоукинс.
– Сделай милость, Гарри. Если ничего срочного, то посади любого из наших обожаемых слуг на половинную плату месяца на три: им должно быть хорошо известно, что нас не следует беспокоить по пустякам. – Это правило ввел еще Доминго и Роберт решил его оставить.
Карлик открыл дверь и прошел в коридор, отделявший контору от дворца. Вернулся Гарри быстро.
– Это очень срочно, сэр. Прибыл гонец из Кадиса и доставил для Вас письмо из Лондона.
Роберт взял письмо и изучил восковую печать.
– Это от отца, Хоукинс. Первое письмо за шесть месяцев. Я уже начинал думать, что он забыл про меня. – Он поспешил вскрыть конверт и пробежал глазами лист, исписанный каллиграфическими буквами – почерк Бенджамина нельзя было с ничьим спутать.
Когда Роберт закончил читать, на его лице играла улыбка.
– Неудивительно, что он так долго молчал. Такое быстро не делается. Хоукинс, закажи карету с вооруженной охраной, нас в Кадисе ждет очень ценный груз.
– Золото, сэр? – тихонько спросил карлик.
– Да, Хоукинс, золото и его столько, что вполне хватит выполнить обещание, данное королю Чарльзу и даже еще останется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148