– А ты не пойдешь с нами в ganaderia, дорогая?
– Нет, Пабло, наверное, нет, если ты не возражаешь.
– Нет, конечно. – Он взял ее руку и поднес к своим губам.
Она чувствовала на себе взгляд Карлоса, наблюдавшего за ними украдкой. Пабло, казалось, этого не замечал. Он вообще ничего не видел. Софья тоже делала вид, что все, как прежде, но изнутри исходила криком. Больше всего на свете она желала как-нибудь им задать вопрос:
– А о чем вы говорите, когда меня нет с вами?
– О многом, – ответил бы Пабло. – Без тебя мы говорим о корриде, быках. О том, о чем всегда беседуем.
Иногда даже она живо представляла себе эти импровизированные рассказы.
– У меня с ней всегда все очень быстро, – сообщил бы Карлос. – Я не люблю спать рядом с ней, как ты. Любовью с ней я занимаюсь когда угодно и где угодно. Посмотрел бы ты на нее тогда, Пабло. Послушал бы, как она стонет, кричит… А как извивается в моих руках – только я могу дать ей это. С тобой же она нежная, ласковая, а вот со мной – распалившаяся, страстная сука да и только.
Нет, сегодня ничего подобного обсуждаться ими не будет. Оба отправятся на ранчо посмотреть, как там быки и как их готовят к этому престижно-демонстративному убиению. Они будут тщательно осматривать всех животных, с которыми Карлос будет сражаться через три дня, сразу после окончания Страстной недели на пасхальном празднике. Они будут поглощены обсуждением тактики, выдержки, новых приемов, которые Карлос освоил, упражняясь с плащом. Вот только о ней говорить они не будут.
– Я останусь здесь, – сказала она. – Пабло, укутайся потеплее – на улице холодно.
Он улыбнулся ей и потрепал ее по щеке.
– Не беспокойся, маленькая, отдохни. Мы встретимся позже в церкви?
– Да, конечно.
Как и собор в Кордове, собор в Севилье около пяти столетий также служил мечетью. Его единственная башня, возведенная еще маврами, и дала название собору, которое знал каждый житель Севильи: Ла Гиральда. Собор граничил с районом, который когда-то занимали евреи. Сейчас район был известен как квартал Санта Круз.
В Ла Гиральда ей приходилось быть всего лишь несколько раз. Все ее прошлые Страстные недели относились ко времени ее пребывания в Триане. В ту пору обычно они преклоняли колена в церкви Святой Анны – Санта Анна. Сегодня обширное внутреннее пространство собора от лилово-черного траурного убранства казалось погруженным во мрак. Взгляд ее упал на массивные паланкины с водруженными на них огромными объемными изображениями святых – скоро их понесут по городу. Сейчас они, отодвинутые в дальний конец собора, ждали изможденных плеч кающихся грешников. Их застывшее, неподвижное ожидание впечатляло.
– Туда, – указал ей Карлос, после того, как нашел ее в толпе молящихся и, взяв ее за руку, куда-то повел. – Он тебя ждет.
Пальцы Карлоса впились ей в руку.
– Он что-нибудь сказал? – спросила Софья.
– Он много чего говорил, и все о быках. Я тебе уже устал рассказывать. Пока он ничего не подозревает.
– Карлос, мы не можем…
– Ш-ш-ш, не здесь. Пошли, он ждет.
Она последовала за ним туда, куда мимо алтаря он ее вел.
Объектом пересудов Пабло Мендоза не был, он был выше всего этого. Этому способствовало его огромное богатство с одной стороны, и его полное равнодушие к светской жизни с другой. Церковь, как и многие, была у Мендозы также в долгу. Едва ли даже сам епископ осмелился бы критиковать его образ жизни. И если кто-нибудь в Севилье и стал бы возмущаться тем, как этот горбатый дьявол расхаживает по городу со своей любовницей, то вряд ли отважился делать это публично.
Показалась процессия: впереди шли пасторы и епископы, облаченные в красное и сопровождаемые прислужниками в белом, которые несли распятье, обернутое в черное. Другие шествовали со свечами или размахивали кадильницами, источавшими клубы воскуренного, благоухавшего ладана. Они подошли к алтарю по двое, и каждая пара преклонила колени, затем они разделились и встали по обе стороны длинного клироса.
Когда месса закончилась, многочисленные представители высшего церковного общества, отбив положенное число поклонов тем, чья профессия состояла в вечной скорби о всеобщей греховности, сосредоточились около помостов, задрапированных бархатом и парчой. Босые, изможденные с непосильной ношей на плечах кающиеся, проклиная свои бесчисленные грехи, вынесли изображения святых на городские улицы.
Севилья всегда была оживленным городом – настоящий людской муравейник. Толпы страждущих, возжелавших прикоснуться к святыням, окружали процессию, но, завидев идальго рядом с ними, моментально убирались, уступая им дорогу. Пабло, Карлос и Софья добрались до площади Санта Мария ла Бланка тогда, когда часы ударили пять раз. В это время на Гранадскую дорогу выходила еще одна процессия. Около десятка матадоров, облаченных в праздничные одежды, несли изображение Эль Кристо де ла Салуд, покровителя всех тореро. Они несли его оттуда, где находилось его постоянное местопребывание, из небольшой деревушки Сан Бернардо. Карлос опустился на колени, когда процессия проходила мимо.
Снова появились флагелланты, избивавшие себя до крови, которая после каждого удара плетью выступала на их белых облачениях красными пятнами. К этому времени дождь прекратился и заходившее солнце окрашивало город в нежно-абрикосовый цвет.
Шествия и самоистязания продолжались всю ночь. Лежа подле Пабло, на широченной кровати отсутствующего гранда под пологом, укрепленным на четырех столбиках, Софья не спала до рассвета. Она слышала вопли кающихся с улицы и думала о своем.
Она тоже была кающейся грешницей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148