У Бенджамина оставалось еще несколько монет, но у него хватило ума спрятать их так, чтобы об этом никто не знал. Деньги были уложены в маленький бархатный мешочек, висевший у него между ног в штанах, на обвитой вокруг пояса веревке. Вместе с монетами в мешочке находились гораздо более ценные предметы: его талес, ермолка и молитвенник. Что и говорить – мешочек был спрятан весьма надежно.
После того, как Бенджамин рассчитался с хозяином, он обратился к девочке.
– Софи, идем отдохнем.
– Дедушка, я не устала. Можно я еще побегаю?
Он было запротестовал, но в конце концов уступил. В этом Богом забытом месте ничего опасного произойти не могло, казалось ему. До тех пор, пока Софи была у него на глазах, серьезная опасность ей не грозила.
– Ладно, побегай, если тебе так хочется, но деревню не покидай.
В деревне рассматривать было почти нечего. Софи прошла до конца селения, затем свернула к речке и пошла вдоль ее берега.
– Софи, – крикнул ей вдогонку Бенджамин, – помни, далеко уходить нельзя.
Софи остановилась и хотела уже возвращаться, но вспорхнувшая птица привлекла ее внимание. Она подняла глаза и увидела… другие.
Карлос уставился на ребенка, а девочка смотрела на него. Оба опешили и не могли произнести ни звука. Мгновение спустя, юноша отвел глаза и осторожно, стараясь не разбудить похрапывающего Хоселито, вполз обратно в пещеру. Софи проводила Карлоса глазами, повернулась и отправилась назад в селение.
– Ну что ты там видела? – встретил ее вопросом Бенджамин.
– Ничего, только красивую птичку с серыми глазами.
Что за птичку, она не знала. Может быть потому, что вообще не понимала, видела ли она это или все происходило во сне.
– Будем отдыхать, – решил Бенджамин.
Старик и девочка устроились на соломенном тюфяке на полу. Софи сразу заснула, а Бенджамин нет. Клубок из дурных предчувствий отогнал сон от него напрочь. Старик начал сознавать, что совершил какую-то ужасную и возможно, непоправимую ошибку. За всю неделю путешествия по Испании они нигде не обнаружили признаков сошедшего с небес Мессии или наступления нового чудесного века. Бог ввел его в заблуждение. Нет, не Бог – это он сам выбрал неверный путь.
Солнце клонилось к закату, наступало время молитвы. Бенджамин поднялся с пола, оставив девочку лежать укутанной в его толстый плащ. Она что-то бормотала во сне, вздрагивала и Бенджамин встревожился за ее здоровье. Он опасался горячки. По щекам у него потекли слезы. Старик вытер их и обратил свой взор на восток.
Ермолку одевать он не стал, нетронутым остался и талес. Бог не советовал людям свершать самоубийство ради соблюдения Закона, в особенности тогда, когда на человеке лежало бремя заботы о ребенке. Разумеется, он будет молиться, но не так как в своей синагоге. В этой деревушке, где жили замкнутые, недоверчивые «кампезине», так их называли по-испански, ожидать восторженного приема чужестранцу, да притом еврею!.. Конечно же, это было невозможно. Не выпуская из рук свой бархатный мешочек и едва заметно раскачиваясь, старик одними губами произносил древнееврейские слова заклинания. В молитве Бенджамина отражалась скорбь еврея, который на склоне лет просит Бога простить ему все то, чем он мог его прогневить. И еще старик просил Всевышнего за свою внучку – милую и очень им любимую Софи. И постепенно голос Бенджамина крепчал, набирал силу. На глазах у него появились слезы и погрузившись в неистовый экстаз он отрешился от всего, что его окружало. Перед ним стояли лишь два образа – Бог и Софи… По истечении времени жители Мухегорды, которые остались в живых, вспоминали ту давнюю ночь, как ночь стенаний, воплей и плача. Подобными же были и воспоминания двоих цыган.
Хоселито был прав в одном – жители этого селения постоять за себя не могли. Тому был ряд причин, но главная состояла в том, что деревня была совершенно забыта королевскими чиновниками. Что здесь творится, как живут крестьяне, да и живы ли вообще!.. – никого не интересовало в королевском дворце. Лишь раз в году в это убогое, грязное селение являлся сборщик подати. А жилось «кампезинос» нелегко. Селение было горное, а потому летом здесь была нередко страшная жара и засуха, а зимой лютые морозы и ледяные ветры. Из-за холодов часто погибали и люди, и скотина, недоедая, болея, жители Мухегорды выглядели изможденными и понурыми. Но самым страшным горем для них были набеги разбойников, и то, что произошло октябрьским вечером 1790 года в этой деревне трудно даже описать…
Сразу же после захода солнца, едва Бенджамин успел произнести аминь, по единственной дороге Мухегорды застучали лошадиные копыта. Всадников было одиннадцать. К седлам были привязаны мушкеты, а в руках они держали хлысты. Хлысты были длинными и очень прочными – над ними трудились большие умельцы, и когда хлысты рассекали воздух, это был звук смерти. При виде этих страшных-страшных грабителей жители деревни бросились прятаться кто куда, но всадники уже пустили в ход свои хлысты. В мгновение окна ими были обезглавлены двое: женщина и маленький мальчик. Старик, у которого Бенджамин снимал угол, закричав, бросился к мертвому ребенку. За ним бросился наездник, размахивая смертельным оружием. Сыромятная плеть срезала старику ноги выше колен, словно они были из воска. Земля не успевала принять в себя лившуюся кровь. Запах крови, вопли людей, детский плач раззадоривал лошадей, которые, встав на дыбы, затаптывали жителей деревни. Это был вихрь смерти.
Карлос и Хоселито наблюдали за происходящим сверху.
– А ведь я знал, что что-то произойдет, – шептал Карлос.
– Фанта, посмотрев мою ладонь перед тем, как мы уезжали из Севильи, сказала мне, что поездка закончится бедой…
– Фанта только и знает, что врать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148