Индаленсьо, теперь принеси мне выпить. Я тебя уже об этом просил, но ты, очевидно, не понял меня.
– Я приготовил вам выпить, сеньор. – Маленький человечек держал в руке кубок.
Роберт взял его и стал недоверчиво принюхиваться.
– Судя по запаху это шерри. Олоросо. Но оно теплое.
– Да, дон Роберт, херес с сырым яйцом.
– Опохмелка, – пробурчал Роберт, – то, что мне сейчас нужно.
Он залпом опрокинул содержимое кубка в рот.
Полчаса спустя Роберт, посвежевший и одетый во все чистое, сидел в кресле. Физически он чувствовал себя значительно лучше. Что же касалось остального, то горячая ванна не могла, естественно, отвлечь его от мыслей трехдневной давности. Может быть, прогулка отвлечет и сдует паутину с его мозгов.
Еще только смеркалось, но улицы были уже пусты. Обычно в этот час испанцы прогуливались, приветствуя и рассматривая друг друга, молодые мужчины посылали восхищенные взгляды вслед женщинам и молодым сеньоритам, украдкой из-под своих пушистых вееров отвечавших на эти знаки внимания. Роберт заметил, что на площади, где обычно проходила коррида, навешивали гирлянды из фонарей. Ах, да, праздник Святого Рафаила на носу, – вспомнил он. Вряд ли поражение испанской флотилии могло помешать этому празднику. Но позвольте, какая же коррида в темноте? – недоуменно пожал Роберт плечами. Неподалеку, на одной из упиравшихся в площадь узких улиц, сидел на перевернутом ящике человек. Он преграждал идущим дорогу.
– Что здесь происходит? – спросил у него Роберт.
– Концерт, идальго. Для того чтобы послушать, надо заплатить один реал. Всем, даже благородному сословию, – добавил мужчина, явно наслаждаясь своей властью над миром.
Роберта слишком разбирало любопытство, поэтому он, не вступая с мужчиной в препирательства, выудил из кармана монетку и отдал ее ему. В конце площади была возведена деревянная сцена, где обычно, во время корриды, восседал президент и его свита. Сейчас там сидели двое мужчин. В руках одного из них была гитара, другой держал бубен, но они не играли. Откуда-то раздавался стук кастаньет.
Она еще не показалась на сцене, а кастаньеты уже звучали. Это привлекало внимание толпы, которая сразу же приумолкла. Люди с интересом смотрели туда, откуда должна была появиться певица. Тем временем к кастаньетам прибавился бубен и через мгновение пальцы гитариста забегали по струнам и в вечернем воздухе поплыла томная, возбуждающая мелодия.
Она медленно шла, и музыка рождалась из-под ее пальцев. На ней было надето платье в андалузском стиле: в обтяжку, красное с черным, а у ног, как волны, бушевали пышные складки юбки. Большой черный гребень держал ее волосы, чуть ниже, за ухом рдели розы.
Он уже видел ее, в этом он не сомневался, хотя не мог издали ее разглядеть, но…
Она запела и ее голос, неземной, восхитительный, необыкновенной чистоты заставил его вспомнить все.
– Я не мог и подумать, что девочка-цыганка, которая пела на постоялом дворе близ Севильи и донья Софья – одно и то же лицо… – говорил он ей позже, когда они неспешно прогуливались по одной из улиц позади причалов.
Софья не улыбнулась.
– В какой-то степени и мне это трудно представить, даже теперь. Та девочка была частью одного мира, женщина идальго – другого.
– Но вы соединили их обе в себе.
– Да, когда оказалась перед необходимостью.
– Извините меня.
– За что? – не поняла она.
– Мне никогда не могло прийти в голову, что вы когда-нибудь будете в чем-то нуждаться. Я думал, что Пабло все же как-то позаботится о Вас.
Как ей было объяснить этому человеку, в чем она нуждалась? Разве он мог даровать ей отпущение всех грехов? Или смыть кровь Карлоса и Пабло с ее рук? Нет, объяснить все это ему она не могла тоже.
– Вы ни в чем не виноваты, – сказала она. – Да и я не была в такой уж нужде. У меня был свой дом в Мадриде, много украшений. Мне ничего не грозило, я не голодала, дон Роберт. Вы не должны чувствовать никакой вины передо мной.
– Пожалуйста, вот о чем я хотел бы вас попросить. Ведь мы вместе пережили многое. Разве мы не можем быть друг для друга Робертом и Софьей? А если вы не нуждались, то тогда почему… – Он не закончил свой вопрос.
– Вы хотите спросить, почему я пою для публики и избегаю приличное общество? – закончила она его вопрос. – Нет, не смущайтесь, я могу понять, почему вы это спрашиваете. Но, согласитесь, иметь статус любовницы, пусть даже самого Мендозы, это не совсем в правилах приличного общества.
У него мелькнула мысль о Марии Ортеге, но Софья продолжала говорить и он ее упустил.
– Кроме того, конечно, была и нужда, но дело не только в недостатке средств, это не то, что вы думаете.
– Что же тогда?
– Потребность стать независимой и надеяться ни на кого-нибудь, а на самое себя, самой обеспечивать свое будущее.
– Значит, вы вернулись к тому, чтобы петь как на постоялых дворах, – в его голосе послышалась неуверенность, и Софья заметила это.
– Нет, – не уступала она. – Не таким способом, как делала это тогда, когда вы меня впервые увидели. Теперь я езжу с двумя музыкантами, но их я наняла для себя, а не наоборот. Пою я, только добившись приемлемых условий ангажемента и только на самых значительных праздниках и ярмарках в Испании. Роберт, я не вымаливаю монет после концерта. Зрители платят за то, чтобы увидеть меня.
– Как матадору, – попытался пошутить он и тут же пожалел, что воспользовался именно этой аналогией. – Извините, я не подумал.
Она полсала плечами.
– Все это было, Бог знает, как давно. Вы имеете полное право забыть.
– А вы нет?
Софья повернулась к нему, изучая его лицо в белом, ярком лунном свете и пытаясь угадать, знал ли он о Карлосе или просто догадывался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148