Они еще постоянно спрашивали: почему? Они продолжали верить в какую-то че
ловеческую справедливость, хотели в нее верить. Тяжкая это была работа о
твечать на их вопросы…
Но встречались люди, которые приходили только ради своих детей и ближних
, сами же не хотели никакой компенсации, так глубоко сидело в них чувство с
траха и так велика была их убежденность, что все эти милосердные жесты де
ржавы ненадолго, что вот наступит завтрашний день, или уж, во всяком случа
е, послезавтрашний…
Ко мне пришла молодая девушка из местных поляков, а с ней старуха-тетка. В
тридцать седьмом году мужа старухи, кузнеца из города Смолевичи (единств
енный в городе кузнец, хозяин кузни, и к тому же староста тамошнего костел
а) по доносу соседей арестовали и расстреляли за контрреволюционную тер
рористическую деятельность Ц хранение на чердаке пустой пулеметной л
енты времен гражданской войны, которую она, жена, использовала для просу
шивания белья. Тогда же и ее за пособничество врагу народа упрятали на де
сять лет в лагерь под Могилевом, их детей отправили в детские дома, а в их с
обственный обширный дом при кузне (двор вымощен брусчаткой, как еще толь
ко небольшая площадь перед костелом) въехал сосед по фамилии Пекарский п
олучивший его, как видно, в уплату за донос.
Теперь старуха живет вместе со своими двумя взрослыми уже детьми (ей уда
лось их разыскать) в каком-то другом белорусском городке, ютится с ними в
девятиметровой комнатке в заводском общежитии, где сама работает уборщ
ицей, дети очень больные, у дочери было две операции по поводу опухоли вну
тренних органов, но о том, чтобы добиться возврата своего дома, она и слыша
ть не хочет. Племянница, чтобы проконсультироваться со мной, буквально с
илой ее ко мне приволокла. И еще, рассказывая о старухиных заключениях, об
е они то и дело переходят на польский язык и старуха в ужасе восклицает:
Ц Нехцем! Нехцем ни меду, ни смороду!
Или даже так:
Ц Анелька, варьятка, цо мувишь? Цо ты мувишь, варьятка?
Вероятно, она не исключает, что ее разговорчивую племянницу «пан адвокат
», даром, что он выглядит приличным человеком, тут же сдаст в некое учрежде
ние, о котором без ужаса не может и вспомнить.
Ц Анеля, то забардза! Опоментайся, Анеля!
Об истории злодея-кузнеца из Смолевичей и его семьи, как и об очарователь
ной молодой диссидентке-племяннице, мне все-таки представляется необхо
димым рассказать более подробна.
Смолевичи Ц небольшой городок севернее Минска со смешанным белорусск
им, польским и еврейским населением. Трудно даже представить себе, каким
веселым еще в середине тридцатых годов в дни католических «фест» и ярмар
ок должен был выглядеть этот городок с его костелом и базарчиком. С возам
и на Костельной площади, полными всякого деревенского добра, и с лошадьм
и, в гривы которых вплетены разноцветные ленты, С чинными, нарядно одетым
и детьми. С людским гомоном, конским ржанием и колокольным благовестом. С
сумасшедшей, наконец, Голдой Ц едва ли не главной достопримечательност
ью города, Ц огромной бритоголовой теткой, бегающей среди всего этого п
раздничного великолепия и ругающейся отборнейшим русским «матом», оди
наково, впрочем, доступном для детей всех трех национальностей и приводя
щем их всех в превеликую радость…
Вот таким он запомнился, этот городок, моей молодой клиентке, которая еще
ребенком не раз приезжала туда с родителями. Таким или примерно таким и б
ыл он, возможно, в те годы, когда жила там трудолюбивая семья кузнеца, звон
железа весь день звучал в его доме, потому что там же, рядом с домом, находи
лась и кузня, а потом кузнец оказался врагом народа и все прочее, о чем уже
говорилось выше.
Молодая полька, рассказывавшая мне эту историю была очень хороша собой.
Особенно красивой она становилась когда начинала сердиться. Тогда вся о
на словно бы загоралась вспыхивала и глаза ее начинали искриться.
И в такой же мере безобразна была ее несчастная старуха-тетка. Трудно был
о представить, что и эта женщина с ее почти лысой трясущейся головой и нес
колькими оставшимися, по-видимому, после цинги зубами к тому же вздрагив
ающая от страха при каждом слове племянницы, Ц что она могла когда-то бы
ть чьей-то любимой женой и деятельной хозяйкой («господыней») большого д
ома, по которому, наверное, с утра до вечера носилась со своими ведрами, го
ршками и ухватами, что-то стряпала и мастерила, кормила свиней и кур, покр
икивала на детей и на нерадивых работников…
Когда началась война, недели буквально через две после ее начала, в лагер
ь под Могилевом, где находилась моя пожилая клиентка, попала бомба, вся ла
герная охрана разбежалась еще до этого, потому что к городу стремительно
приближались немцы, и она вместе с другими заключенными бежала из него. Б
ежала в том, в чем была: в своей полосатой лагерной робе, и пройдя нескольк
о сот километров, добралась до Старых Дорог, где жила ее сестра.
Некоторое время она прожила у сестры, а затем вместе с детьми (их незадолг
о до войны разыскала сестра) отправилась к себе в Смолевичи, в свой дом, но
дома ей немцы не вернули, там расположилась их комендатура и разрешили п
оселиться в так называемой времянке при огороде.
В этой времянке она и прожила все три года немецкой оккупации, ухаживала
за огородом и с него кормилась, а с приближением советских войск, с середи
ны сорок четвертого года, вынуждена была покинуть ее и вновь куда-то бежа
ть. Бежать куда глаза глядят, потому что гнал страх за неотбытый срок в лаг
ере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35