…› могучего друга, который в течение этой ночи неск
олько раз меня спас. Он спас меня, говорю я ему, от неминуемой гибели, но не о
т разочарования…
Так вот сейчас я снова встречаю Анельку, которая о моих мядельских ужаса
х и не ведает, встречаю возле дома культуры, она идет туда, как я понимаю, та
нцевать и радоваться жизни, тогда как я этой жизни из-за нее, можно сказат
ь, едва не лишился. И я грозен. Решительно подхожу к ней, беру ее за руку и ув
ожу подальше от клуба, этого порочного места, Ц в мир, в ночь.
Там, в ночном парке, в самой романтической обстановке, под сенью звезд и по
д кронами деревьев, я говорю ей о том, как безгранично, безмерно-всепоглощ
ающе я ее… не люблю. А понял я это окончательно лишь недавно в ее Мяделе, ку
да ездил на фестиваль, чтобы ее увидеть. Там, рядом с литовской границей, г
де еще витает дух несчастного беглого послушника Гришки, я понял, что из-з
а нее никогда не убегу в Литву, никогда не подниму Польшу против Москвы, Ст
ародорожский райком партии вкупе с райисполкомом никогда не зарядит пу
шку моим прахом и не выстрелит в сторону Одессы. Но все же, если сегодня он
а не пойдет со мной туда, куда я ее поведу и не станет моей женщиной… А она о
чень серьезно и без малейшего жеманства тихо отвечает, что пойдет и стан
ет, смотрит какими-то совершенно для меня новыми глубокими влажными гла
зами и еще серьезнее, еще тише говорит: «Хорошо, но куда же мы пойдем?».
А вот это уже и действительно трагедия, потому что пойти нам некуда и укры
ться от людских глаз решительно негде. О том. чтобы зайти ко мне в консульт
ацию, Анелька и слышать не хочет. Моя хозяйка, утверждает она, узнает и ее п
о дыханию, и по скрипу половиц под ее ногами. Не хочет она воспользоваться
и услугами одного моего знакомого, механика с нефтеочистки: он Ц холост
як, одессит, он не подведет, но живет он почти напротив ее собственного дом
а Ц там ее мать поджидает ее, стоя у ворот, еще чуть ли не с шести часов вече
ра.
Я все-таки настаиваю на консультации. Моя хозяйка, объясняю я, давно спит.
Она засыпает вместе со своими курами и ей снятся страшные сны Ц о Симино
й свекрови Ц и сладостные Ц о самой Симе, которая вышла замуж за пионера
из старшей группы и с ним счастлива… Но напрасно я упоминаю о Симе: Сима ко
гда-то была ее пионервожатой и при упоминании о ней Анельку отбрасывает
от меня в сторону, как от удара током. Но куда же Ц куда еще можно мне ее пов
ести ночью в этом городишке, где ее все знают и знают ее родителей, Ц не в п
рокуратуру же в самом деле, говорю я, в кабинет к прокурору Михаилу Павлов
ичу, который только и ждет случая…
Ц А почему не в прокуратуру? Ц спрашивает Анелька совершенно серьезно:
собственная мать ей, видно, куда страшнее прокурора. Ц Почему не в прокур
атуру?
Ц Да ты понимаешь, что ты говоришь? А что если вдруг среди ночи прокурору
вздумается…
Ц А если не вздумается?

* * *

И вот, выждав с полчаса или с час, когда в окнах ближайших домов погаснет с
вет, оба мы, двое несчастных детей, как ночные воры или как призраки, невид
имо и неслышно крадемся, пробираясь к зданию прокуратуры. Мы не идем туда
Ц мы плывем. Проплываем задними дворами домов между какими-то сараями, с
арайчиками и дворовыми нужниками, между курятниками, собачьими будками
и Бог знает еще чем. И, наконец, вплываем. Сначала через небольшое деревянн
ое крыльцо в крохотную прихожую у входа в прокуратуру, а затем, в нужном ме
сте отыскав ключ, Ц и в самое помещение кабинет Михаила Павловича.
В кабинете Михаила Павловича за почти два года работы в районе я был, наве
рное, не менее двухсот раз, но ночью Ц никогда, и теперь не могу преодолет
ь ощущения, что здесь что-то не так, как обычно. Не такое, например, окно Ц п
ервое, что оказывается в поле моего зрения: оно какое-то невероятное широ
кое Ц во всю ширину стены Ц и низкое. Оно и раньше было таким?
Но вскоре осваиваюсь: окно Ц окном, на него раньше я, наверное, просто не о
бращал внимания, а все остальное вроде бы такое же. Слева Ц большой письм
енный стол (на нем когда-то спал Евгений Абрамович, теперь со своим Генкой
он живет где-то в пристройке), справа Ц диван. Движением глаз, которых в те
мноте она, скорее всего, не увидит, указываю на него Анельке, предлагая ей
раздеться, и раздеваюсь сам. И сажусь рядом с ней на самом краешке дивана.

Но, Боже мой, какой же это ужас притронуться голой задницей к холодному ко
жаному диванному покрытию, причем даже и не к кожаному, а, скорее, к клеенч
атому. Причем клеенка местами от старости растрескалась и свернулась по
краям Ц острые эти края обжигают и способны в одно мгновение убить все ч
еловеческие желания, напрочь их выхолостить.
Смотрю на Анельку (глаза понемногу начинают привыкать к темноте): она, как
и я, словно одеревенела, лежит недвижимая и, по-моему, даже не дышит… Лежит
совершенно голая с рукой, заброшенной за голову Ц в позе, Венеры Джорджо
не, но при этом она какая-то необыкновенная трогательная Венера и чуть см
ешная, с острыми плечиками и ключицами, острым лобком, с огромными черным
и глазами, которые смотрят прямо на меня с удивлением и испугом. А я смотрю
на белизну ее юного и как бы еще недовершенного девятнадцатилетнего тел
а, вдыхаю его неповторимый запах, запах женственности, и, мне кажется, гото
в всю ее выпить, да тут же возле нее и умереть… Сейчас я скажу ей те самые гл
авные слова, которые должен сказать: о том, как я ее люблю и как она для меня
священна, как безмерно и высоко мое к ней чувство…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35