Здесь по вечерам всегда было нем
ноголюдно и необыкновенно уютно, а кухней здесь командовал добрейший ст
арик-татарин с грозной ханской фамилией Довлет-Гиреев, непревзойденный
мастер по приготовлению татарского азу. Вегетарианец Евгений Абрамови
ч не прикасался к азу, как и к другим мясным блюдам, любил жареную картошку
(единственное, что он мне позволял для него заказать), но уж ее-то он поглощ
ал в огромных количествах, и старик-повар, который всегда сам принимал у н
ас заказ и сам же его выполнял, зная об этом, приносил целую ее гору. Если же
к своему азу и картошке я заказывал маленький графинчик водки, Евгений А
брамович говорил, что это уже я затеял настоящее пиршество, «самое насто
ящее пиршество» и укорял меня взглядом. Ц «Ну с чего бы это?!»
Ц С того, Ц обычно отвечал я, Ц что оба мы устали и чертовски голодны. Чт
о имеем право на личное счастье, пусть хоть такое небольшое, как этот ужин
в приятной, человеческой обстановке. И потому, наконец, что рядом с нами су
ществует замечательный мирный татарин, который сейчас нам принесет это
счастье в виде двух своих блюд и стеклянного графинчика, тогда как мог бы
принести горе и смерть.
И в ожидании нашего друга-повара конечно же, не упускал случая подтверди
ть свою мысль, так сказать, поэтически, потому что всегда, сколько себя пом
ню, любил читать стихи, а Евгений Абрамович, как оказалось, любил их слушат
ь.

«Уже снежок февральский пла
кал,
Трава пробилась кое-где,
И был посол московский на кол
Посажен крымцами в Орде.
Орел Ц могильник, в небе рея,
Видал меж туек наяву:
Внизу мурзы Довлет Гирея
Вели ордынцев па Москву…
И били в било па Пожаре,
Собраться ратникам веля,
И старцы с женами бежали
Сидеть за стенами кремля…
Дмитрий Кедрин. Конь.


Ц Евгений Абрамович, откуда у нас в районе татары?
Ц А откуда французы? Ц вопросом на вопрос отвечал он. Ц Целые французс
кие деревни? Надо знать историю, дорогой Сергей Владимирович, историю эт
ого удивительно интересного края, возникновение городов на Магдебургс
ком праве. Татары-воины, ремесленники и купцы-армяне, финансисты-евреи
Ц их приглашали сюда еще умные литовские господари и польские короли. Д
ругое дело Ц французы, эти осели здесь во время отступления Наполеоновс
ких войск. Красавцев-гренадеров двухметрового роста, израненных и обмор
оженных, полуживых, выволакивали из-под снега и льда наши сердобольные б
елорусские женщины, отогревали их па своих жарких грудях, рожали от них д
етей. И вот теперь у нас Ц несколько так называемых «французских» дерев
ень. Все Ц «французы», хотя французского языка никто, ни один человек там
не знает, все, конечно же, католики и все носят «сабо». И колхозный конюх Бе
зансон Ц вчера я его допрашивал вполне уже по-нашински поджигает хату с
воего соседа механизатора Ренара, а Ренар Ц и тоже по-нашински Ц так его
за это дубасит, что ломает ему два ребра, осколок ребра упирается в легкое
, и в результате «тяжкие телесные повреждения, опасные для жизни в момент
причинения»… И все из-за того, что Безансон прятал у себя на огороде в соб
ачей будке бутылку водки (от жены прятал, чтобы не заела жена Ц «каб жонка
не заела, гэтая сучка Мария-Гортензия»), а хитрюга Ренар (у пего и фамилия с
оответствующая Ц лисица), Ренар это увидел, сумел обмануть и хозяина и ег
о пса и выкрал бутылку. Ну, и тут честный Безансон, конечно, обиделся: собак
у убил и пошел жечь хату соседа… Будете кого-нибудь из них защищать?…

* * *

Городской парк (он назывался в то время Комсомольским парком) был как я уж
е говорил, самым приятным в райцентре местом Он утопал в зелени, танцплощ
адку по вечерам заполняли красивые, вполне городского вида девушки-студ
ентки, приехавшие из Минска и Ленинграда, даже из Москвы на летние канику
лы к своим унылым полудеревенским родителям. Играла радиола. Там потанце
вав один или два танца с какой-нибудь беловолосой красавицей, я возвраща
лся к своему приятелю. Евгений Абрамович, поджидавший мент за забором и о
ттуда за мной наблюдавший, хвалил меня за смелость (правильнее было бы по
хвалить за наглость, потому что танцевал я отвратительно) и мы шли гулять
дальше. Если же я и его звал на танцплощадку, он до самого неба взмахивал д
линными, похожими па две жерди руками, на лице его отображался ужас челов
ека, которого сейчас кастрировать будут, кричал: «Ну, что вы? Что вы такое г
оворите?!» и опрометью готов был от меня убежать.
Говорили опять-таки о тех или иных происшествиях, том или другом общем зн
акомом, шутили. Если, лукавый юнец, я упоминал Фаину Марковну (разговор о н
ей, конечно же, начинался с моей подачи), Евгений Абрамович от волнения даж
е останавливался глаза его округлялись (за толстыми стеклами очков они к
азались совсем круглыми), в них появлялось выражение настороженного ожи
дания (с чего это я вдруг заговариваю о Фаине Марковне?) и, глядя прямо на ме
ня, он произносил некую ни к чему не обязывающую и всегда как бы находящую
ся под рукой фразу, но в то же время имеющую явно упредительно-защититель
ное значение:
Ц Оч-чень, оч-чень, по-моему, приятная дама, весьма!
И лишь после этого позволял себе улыбаться, давая понять, что данная тема
ему не неприятна.
Но все это ничто по сравнению с тем, что происходило с несчастным Евгение
м Абрамовичем, когда искусительную Фаину Марковну нам с ним во время наш
их вечерних прогулок доводилось увидеть, так сказать; живьем. С лихостью
необыкновенной, буквально в два прыжка, он оказывался возле нее, сгибаяс
ь пополам, целуя ей руку и при этом так неприлично краснел, что пятна румян
ца докрывали даже его худющую жилистую шею, и у него как у чеховского гимн
азиста начинали алеть уши, а уста выплетали какую-нибудь уже и вовсе окол
есицу из полузабытых старорежимных выражений, что-нибудь вроде:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35