«Между прочим»!… Нет, вы мне скажите, какие они все хадость и вообще Ц
тьфу!… Ц И, не переводя дыхания Ц Так когда мы пойдем?
Старуха Мирониха (ее фамилия была Мирон) была едва ли не самым светлым явл
ением в моей несколько тускловатой стародорожской жизни. Все она знала,
всему давала весьма нелицеприятные оценки (и весьма точные, кстати!) или д
елала такие неожиданно курьезные заключения, что, слушая ее, нельзя было
удержаться от смеха.
Ц Сима, Ц говорила она, обращаясь к дочери, Ц Сима, ты посмотри, наш квар
тирант Сергей Владимирович Ц не еврей, а какой хорош человек?!.
Причем Ц хитрейшая старушенция! Ц такое заключение она могла сделать
после дичайшего скандала, который я ей устраивал (и, кстати, нередко) из-за
грязи на кухне: все-таки моя приемная! Там никогда не сметаемая с потолка
пиратскими флагами свешивалась копоть, и я кричал, что сам тоже вскоре ст
ану пиратом, построю фелюгу, а ее, старуху, поеду продавать в Басру на нево
льничий рынок… Или из-за кур, которыми постоянно был загажен на кухне пол
: кур я обещал передушить всех до одной, как фараон младенцев. И она умилял
ась:
Ц Сима, посмотри, Сергей Владимирович знает за фараона! Нет, слухайте, вы
все-таки еврей, нет? И совсем-совсем не понимаете по-еврейски?
Жила старуха с дочерью, с этой самой Симой, всегда улыбающейся женщиной л
ет сорока, очень небольшого роста, как и сама старуха, и с лицом, похожим па
печенное яблочко, этакой профессиональной «хохотушкой» и «веселюшкой»
(Сима работала пионервожатой), и с обожаемым вечно что-то жующим внуком С
ененькой. А вот с зятьями ей не повезло. Один зять был пьяница Ц «Еврей-пь
яница Ц вы это себе представляете?!» Другой Ц другого звали Ичике, это и
был Сененькин отец Ц месяцами нигде не работал, жалуясь на здоровье, на а
нтисемитизм всех своих начальников и ожидая, видимо, когда это явление в
нашей стране окончательно искоренится. По полгода он нигде не работал, п
росиживал у своей матери в Бобруйске, а отвратительная эта его мамаша по
имени Ципе-Буре, тоже ни одного дня в своей жизни не работавшая, еще и прощ
ряла его в его безделии. Она якобы утверждала, что Ичике вообще не должен р
аботать, а должен лишь «эс», «гринк», «фарц» («Вы совсем не понимаете по-ев
рейски? Ах, да, я уже спрашивала»), что означает: кушать, пить и… я извиняюсь,
делать по-большому»…
Вот так, со слов моей хозяйки, якобы утверждала эта отвратительная особа,
толстая, как бочка, и глупая как старик Срулевич, местный сектант, уже лет
десять подряд ожидающий конца мира, лежа в гробу на чердаке своего дома, а
по прозвищу «Ципе-Буре мид глеклах», что означает: Ципа. Бура с бубенчикам
и, придурковатая… А работать за него, заключала старуха, должна Сима. Несч
астная Сима, пионерский работник с грошовой зарплатой и ненасытным Сене
нькой…
Но и все это тоже не самое худшее. Худшее то, что со временем Сима стала влю
бляться в своих вчерашних пионеров, едва они достигали шестнадцати Ц ил
и даже пятнадцатилетнего возраста, и за каждого еще и норовила выйти зам
уж!
Старуха, рассказывая об этом, порицала Симу, но туг же ее и оправдывала.
Ц Понимаете, как она говорит, так она права, Ц объясняла она мне. Ц Маль
чику Ц шестнадцать, но ведь уже пошел семнадцатый, а вернется из армии, ем
у все двадцать будет. А Симе тоже только недавно исполнилось тридцать де
вять, все время было тридцать восемь, даже только тридцать восьмой. Лет та
к через десять они вообще будут одинаковые… И мать мальчика, если хотите
знать, не против. Она говорит: «Вернется дите с армии, хотя б попадет в хоро
шие руки!» А что?
Нет, конечно, когда по утрам на кухне старуха развлекает меня подобными р
азговорами, кошки скребут у нее на душе Ей стыдно за непутевую свою дочь, з
а ночные ссоры, которые между ними иногда происходят при обсуждении, по-в
идимому, всех таких матримониальных вопросов и которые слышны во дворе и
поэтому в маленьком городишке всем известны, стыдно и, должно быть, необы
кновенно больно. Но дочь она никогда не осуждает. Осуждает и во всем винит
только негодяя Ичике с его ленью и его мерзостную с широченным задом и ра
зрушительной антисемейной философией мамашу:
Ц «Ичике Ц эс, Ичике Ц тринк и Ичике Ц фарц!»
Повторяя это, она всякий раз оживляется, веселеет. И вдруг уже совсем-совс
ем становится веселой и даже словно бы молодеет на глазах.
Ц Ой, слухайте, вы, еще не знаете… не знаете, как ночью Ципе-Буре ходит на в
едро, так это ж концерт!… Ц кричит вдруг она и сама очень-очень весело и гр
омко этому смеется. Грешен, но не могу удержаться о г смеха и я.

* * *

Ц Ой, не люблю я вашего Узлянского, не люблю Ц и все. Ой, вы меня простите, у
вашего Узлянского, «як у того жида Ц ни сраки, ни вида!…»
Но недолюбливала старуха моего независимого приятеля-следователя, я ду
маю, главным' образом, из-за этой его независимости: чем-то он должен был ей
напомнить летуна Ичике, тоже ведь оставившего семейный очаг ради каких-
то непонятных ему самому грез.
По вечерам мы иногда встречались с Евгением Абрамовичем на улице и тогда
отправлялись с ним в городской парк, шли в кино или даже на танцплощадку,
причем туда, чтобы потанцевать, шел один я, а Евгений Абрамович лишь издал
и наблюдал за танцующими стоя за высокой деревянной изгородью, над котор
ой смешно высилась его голова с узким продолговатым лицом и всегда неско
лько удивленными глазами, напоминая голову жирафа над изгородью в звери
нце.
Иногда, впрочем, прежде, чем пойти в парк, мы заходили в небольшой ресторан
, что находился возле самого этого парка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35