Вместо с Пухтевич и Гринченко (это фамилия пожилой) бегу в прокуратуру к М
ихаилу Павловичу.

* * *

Как и юридическая консультация, прокуратура Ц это тоже очень небольшая
бревенчатая изба и расположены они совсем близко друг от друга, так что у
поминавшиеся уже куры моей хозяйки не раз наведывались и туда, для этого
им нужно было преодолеть расстояние лишь в каких-нибудь двести Ц двест
и пятьдесят метров, пройдя чужими дворами и не выходя даже на улицу.
Вот этими кратчайшими «куримыми» тропами мы все трое и прибегаем в проку
ратуру. Входим. В приемной толстая секретарша Катя (кроме секретаря суде
бных заседание Зиночки, все секретарши у нас в районе почему-то толстые и
некрасивые) говорит, что Михаил Павлович у себя, и я прохожу к нему в кабин
ет. Вхожу(один, женщины пока остаются в приемной.
Конец рабочего дня. Михаил Павлович сидит, но не за своим письменным стол
ом, а за маленьким столиком сбоку от него, с ним секретарь райкома партии (
кажется, второй, по идеологии) и они играют в шахматы. Мое появление у себя
в кабинете он встречает с явным недоумением, не предлагает мне сесть и не
оставляет шахмат, лишь несколько от них отстраняется, вскидывает на меня
крайне удивленный взгляд. Почему?
У меня, наверное, очень взъерошенный вид, вот почему он так и удивлен, сооб
ражаю я и спешу ему рассказать о причине такого своего неожиданного прих
ода, но чем дольше он меня слушает, тем большее удивление выражает его лиц
о, И причина этого, по-моему, совсем не в моем рассказе. В чем же тогда?
Я должен сразу сделать одно небольшое пояснение. Не любят (и имеют, к сожал
ению, для этого достаточно оснований) многие мои колеги из прокуратуры и
из милиции дела семейного характера. В прокуратуру (в милицию) прибегает
рыдающая жена и умоляет, чтобы ее мужа поскорее привлекли к ответственно
сти да понадежнее упрятали за решетку: он Ц и дебошир, и пьяница, он избив
ает детей и тому подобное. А еще неделю или две спустя она снова прибегает
, но уже чтобы его поскорее выпустили. Потому что никакой он, оказывается,
не дебошир, ничего она такого не говорила Ц это ее заставили говорить. И «
бумагу» (жалобу) тоже заставили подписать. Против супруга и отца детей, пр
отив единственного их кормильца. Кто заставил? Прокурор, начальник милиц
ии. А как же? Он писал, она только подписывала: она ж неграмотная… И последс
твия для прокурора или начальника милиции бывают самыми неприятными.
И вот Михаил Павлович явно озадачен моим появлением да еще с двумя женщи
нами, о которых я успел ему рассказать, до сих пор не сообразив предложить
мне стула, хотя сам сидит. Сидит настороженный и смотрит на меня так, словн
о бы ожидает от меня какого-то подвоха. Не могу же я знать Ц они мне об этом
не сказали и не сказала толстая Катя, Ц что Пухтевич и Гринченко успели
уже у него побывать и что это он сам, желая, должно быть, от них избавиться, н
аправил их ко мне. Чтобы написать им исковые заявления в Березовский, по м
есту жительства ответчика.
Ц О возрасте ребенка и о возврате денег, Ц так он это теперь и мне поясня
ет. И вопросительно на меня смотрит. Ц А что же еще?
Нет, положение Михаила Павловича, конечно, незавидное. К тому же наш разго
вор происходит в присутствии райкомовского секретаря. Тот Ц член бюро,
а Михаил Павлович только мечтает таковым стать. Даже его заместитель Пав
лик Горогуля, курирующий соседний Глусский район, где нет пока собственн
ой прокуратуры, Ц член тамошнего бюро, а вскоре, как известно всем, стане
т и тамошним прокурором. И так просто отмахнуться от участия в этом деле М
ихаил Павлович не может. Он поэтому очень-очень возмущается подлостью н
егодяя Пухтевича, не жалеет для него никаких красок («Мошенничество ведь
? Чистое мошенничество? Статья сто пятидесятая «а» Ц так ведь?). Но в то же в
ремя явно семейный, гражданский характер этого дела тоже не дает вроде б
ы ему оснований…
Я не знаю, мне трудно дать название тому, что я испытал, когда все это от нег
о услышал и не сразу, но некоторое время спустя начал понимать суть услыш
анного. Оно было похоже па физическую боль и такую же боль мне хотелось пр
ичинить и ему, всему вообще человечеству… Но я, конечно, никому ничего не п
ричинил, а только говорил, доказывал, быстро исчерпав весь запас слов, кот
орые можно произносить в официальном месте, и продолжал стоять, не зная, ч
то делать дальше. А главное, я понимал, что уходят бесценные минуты, в тече
ние которых можно еще надеяться задержать Пухтевича Ц с каждой минутой
эта надежда улетучивалась, превращалась в дым…
И вот я опять говорил, долдонил одно и то же, повторяя в десятый, может быть,
в сотый раз, какой это редкий негодяй, Пухтевич, и как необходимо его задер
жать, хотя бы ради ребенка, не жалел красок. Михаил Павлович был снова нево
змутим, сидел со сложенными перед собой руками и слушал Ц очень-очень сп
окойный человек, очень рассудительный, все для себя решивший и не остави
вший места ни для каких инотолкований.
Но он был еще и очень непростым человеком, наш Михаил Павлович! Он не так п
росто сказал свое «нет». Вызвал из приемной Пухтевич и Гринченко и внима
тельнейшим образом выслушал в моем присутствии и их. Выслушивал как бы д
аже опять-таки сочувствуя, переживая. А потом позвонил в Минск, в областну
ю прокуратуру, и, изложив все дело так, чтобы и там сказали «нет», снова про
изнес его как уже окончательное, но идущее не от него самого, а откуда-то о
ттуда, сверху Ц разве он волен не подчиняться тому, что решено наверху?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35