Меня буквально подбросило:
Ц Господи, да я же видел, как он садился!!!
Возле нашего купе уже сгрудились пассажиры изо всего вагона. Как сквозь
вату, к моему сознанию пробивались сначала встревоженные, а потом и все б
олее гневные голоса:
Ц Но это же черт знает что…
Ц Ну дожились…
Ц Такого позора я не переживу… Мы даже в сорок первом…
Ц Вот так-то, папаша. Вы в сорок первом отстояли Москву, а мы ее вчера сдал
и… Ц попытался съюморить бодрый парняга, но его зашикали.
Словно сквозь туман, ступил на перрон. Странное чувство Ц не то безволия,
не то безысходности Ц овладело мной. Я впервые почувствовал себя малень
ким, слабым и незащищенным.
Уже на привокзальной площади, уловив какой-то гул, непроизвольно съежил
ся и опасливо посмотрел вверх: не заходят ли?… Как в сорок первом, когда на
д нашей беженской валкой заходили в пике Ц с тем особенным, прерывисто в
олчьим воем Ц немецкие штурмовики. Но и тогда не было этого чувства тоск
ливой безысходности: нас защищали пусть и фанерные, но такие родные истр
ебители. Они отчаянно вступали в бой со стервятниками, горели, но все же за
щищали. Защищали нашу надежду на избавление.
И даже в сентябре 41-го, когда в какой-то полувоенной автоколонне нас вмест
е с матерью взяли в плен фашисты, Ц даже тогда надежда на избавление не у
гасала.
Однако в тот день 87-го и надежда, которая умирает последней, угрожающе пош
атнулась. Может, именно в то утро впервые поколебалась и моя беспредельн
о наивная вера в Вас, Михаил Сергеевич?
Но мне, принадлежащему к поколению, за каких-то три десятилетия переживш
ему крушения трех идолов и трех переписанных в угоду им «историй Отечест
ва», чисто по-человечески не хотелось потерять веру в четвертого. Ибо, по
законам предков, по всем писаниям и предписаниям человеку уготовано выд
ержать три искуса, а дальше уже грозит потеря точки отсчета и ориентиров.

Увы: человек только предполагает, а располагает… И то, в чем не хотелось, д
а Ц признаюсь Ц и ныне еще не хочется убеждаться, Ц с того, рустовского
«налета» неотвратимо вело к осознанию непоправимого.
И в этом открытом письме я обязан в меру своих сил и возможностей вскрыть
смысл и последствия Ваших деяний, ибо, волею судеб, и я был причастен к ним.

Не в моих правилах посылать стрелы в спину уходящему, но мы с Вами, Михаил
Сергеевич, уже не просто частные лица, а составные, и, если хотите, катализ
аторы того процесса, который привел не только нас Ц все общество к нынеш
нему состоянию. И невзирая на ранги, несем личную ответственность перед
современниками и грядущими поколениями.
Следовательно, мое Ц не только мое. В той или иной мере это сомнения, разо
чарования, мучения, самоосуждения многих и многих соотечественников, со
граждан и современников.
А впереди еще подрастающая поросль, которая теперь, по вполне естественн
ым возрастным причинам, не знает, чем ей придется расплачиваться за все В
АШЕ, МОЕ, за все НАШЕ…
И если я буду касаться Вас лично, то не только как личности, а прежде всего
как феномена. Следовательно, все оценки, какими бы они горькими ни были, ра
спространяются и на меня в одинаковой степени. Как ни тяжко осознавать, н
о я иду на это сознательно, как на обряд очищения…
Так вот, вернемся к первотолчку.
Прокралось сомнение, поколебалась моя вера да и восстановилась под напо
ром демократических новаций, радовавших общество, истосковавшееся в но
рмативной узде единомыслия.
Вы хорошо говорили, исподволь приближая нас к общечеловеческим ценност
ям. Естественно, мы (я имею в виду писателей, творческую и научную интеллиг
енцию) были на Вашей стороне в борьбе с ортодоксами. Не все, разумеется, но
авторитетное большинство. Мы пытались помочь Вам и Вашим сподвижникам в
преодолении самого упорного узла сопротивления новациям Ц психологии
, выработанной десятилетиями пропаганды приоритетов революционной нео
бходимости. Очень уж нам хотелось быть «цивилизованными»! А если без иро
нии Ц налицо были все признаки если и не угасания, то, по крайней мере, явн
о ощутимого торможения в движении «нашего паровоза». Надо было что-то ме
нять, причем Ц немедленно.
Трудно Вам давалась эта переоркестровка ценностей, но вы упорно перепис
ывали партитуру замшелых стереотипов.
Да, трудно Вам было неимоверно. Со временем, правда, Вы втянулись в этот из
нурительный марафон, отработали речевой ряд, но на первых порах…
Ваша нечеловеческая выносливость удивляла и восхищала.
Выступления, встречи, совещания, конференции, интервью в залах и на площа
дях. Правда, в некоторых фрагментах Вы начали повторяться, но сие мы относ
или за счет ретроградов, которым надо было упорно напоминать, вдалбливая
новое мышление.
Очевидно, кто-то из непростаков Вам подсказал тему борьбы с алкоголизмо
м. Я подчеркиваю Ц не из простаков, Ц ибо этим призывом Вы привлекли на с
вою сторону сразу две мощные общественные силы: женщин, как наиболее стр
адающих от сего зла, и не менее влиятельный слой Ц интеллигенцию. Не скаж
у, что всю, может, даже не большую, но зато Ц самую активную, национально за
ангажированную часть ее, которая смотрела в будущее. Будущее же виделось
весьма сумрачным, если учесть количество потребляемого алкоголя, побив
шее все дореволюционные и послевоенные «рекорды». Словом, интеллигенци
я, сознающая свою гражданскую ответственность за сохранение здоровой н
аследственности нации, тоже стала под Ваши знамена.
Но, по нашему обыкновению, идея вскоре была скомпрометирована крайностя
ми, вплоть до вырубки виноградной лозы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52