Я, надо ска
зать, всё время думал, что подумают обо мне Zoldaten, я хотел выглядеть железным
революционером. Мы стояли друг против друга в узенькой клетке прогулочн
ого дворика, сверху над нами решётка и весеннее слезоточивое небо. Он, ран
о полысевший, в тапочках, в синих тренировочных штанах и в фуфайке, я в фуф
айке, в синих лефортовских штанах и в турецких туфлях. Я был выше его, а кам
енные мышцы Минотавра у него были скрыты фуфайкой. В нормальной жизни я б
ы прошёл мимо такого, не остановив на нём взгляда, решив бы, что передо мно
й лох. Но тут он стоял Ц моя основная проблема, моя вынужденная семья, мой
партнёр, мой сокамерник, возможно я видел часть его снов, моя голова упира
лась в его ноги. Основная моя проблема, стоял, и не обойти его было, не объех
ать.
«Ты боишься меня» Ц сказал он.
«Ты истерик», Ц сказал я.
«Я могу отправить маляву, и когда ты приедешь на зону, тебя уже будут ждать
…»
«И опустят на дальняке за то, что я написал мой первый роман», Ц закончил
я. «Я давно ни хера не боюсь, Алексей. Я видел смерть много раз, ты забываешь
, что я был на фронте, по мне стреляли, однажды поразили машину, шедшую впер
еди, я три раза ходил в атаку, Алексей! Пойми, кто перед тобой. Я не бюджетник
, очнись!»
«Хуйня», Ц сказал он. «Тюрьма Ц особый мир. Здесь вольных заслуг не приз
нают. На Бутырке Беслану Гантемирову ебало набили. Я видел афганца, котор
ого руками заставили дальняк чистить, и чистил, старательно…»
Прапорщик настороженно смотрел на нас сверху.
«Всё в порядке старшой !» Ц сказал ему Лёха. И мы молча стали ходить по кле
тке в разные стороны. Когда в десятый раз он проходил мимо, лицо у него был
о стиснуто в камень. Мне также было не по себе. Тяжело и противно.
«Я могу тебя убить ручкой в ухо, ночью, когда ты спишь», Ц прошипел он. «Ман
ьяк, проповедник гомосексуализма и растлитель малолетних девочек…»
«Больной», Ц сказал я. Ц Тебе кто Ц нибудь сообщил, что твой диагноз Ц п
сихопатия?"
Нас вернули в камеру и там мы оба заткнулись. И двое суток не разговаривал
и. Мне было даже хорошо. Я целыми днями писал в блокноте о священных монстр
ах, великих людях моего Пантеона. Но даже в тех ролях, которые нам дала суд
ьба, мы не могли идти против натуры человеческой. С кем-то нужно было разг
оваривать. Иначе сойдёшь с ума, а «Русское радио» со своими песенками про
девочек поможет сойти.
Потому я Ц «объект разработки» и он Ц «информатор» Ц помирились. Пово
дом послужил проект нового закона о наркотиках, поданный в ГосДуму Прези
дентом. В законе за содержание наркопритона сулили до 20 лет тюремного зак
лючения. Мы оба ахнули и заговорили. Что было делать. И ему очень хотелось
получить УДО. Если бы я во время ссоры нажал на выключатель, и над дверью н
ашей камеры загорелась бы лампа «вызова», пришли бы Zoldaten, и я попросил бы убр
ать его, потому что он меня терроризирует, так сказал бы я, он лишился бы бе
споворотно своего УДО. А так у него оставалась надежда. Что касается меня,
то я не хотел чтобы Zoldaten, а за ними и начальство изолятора, решили, что я слаб.
Потому я вытерпел его и научился им манипулировать.
Типичное утро выглядело так. Я просыпался и в ногах моей же кровати писал
на тюремной тумбочке, называемой в тюрьме «дубок». Лёха спал чутко, я был у
же весь в работе, когда слышал его голос: «Донос на меня пишешь начальнику
изолятора?» Я молчал. «Сидит как мышка, а пишет донос», Ц продолжал он.
«Ты эгоист и тиран, Ц отвечал я, не отрываясь, Ц думаешь, что все только т
обой и заняты».
«Если не донос, зачем другой рукой прикрываешь?»
«Да не прикрываю, а держу тетрадку, одной рукой кто же пишет, Алексей? Ты да
вно сам ручку в руке держал?»
«Дай почитать, чего пишешь».
«Алексей. Это мои записи».
«В тюрьме ни у кого нет ничего своего. Только общее. Дай почитать. Я только
хочу посмотреть, чтоб ты обо мне ничего не писал».
Неожиданно для себя я даю ему тетрадь. Так проще. Начинается она с критики
Булгакова. Я пишу, что роман «Мастер и Маргарита» нравится обывателю, пот
ому что возвышает его и его бутылку с подсолнечным маслом до Христа и про
куратора Иудеи. Булгаков льстит обывателю.
"А чего, правильно ты его, Ц одобряет мой личный стукач. «Правильно». Он вт
ягивается в чтение содержимого моего блокнота и умолкает. Так как я пишу
во втором блокноте, то получаю желаемую тишину и углубляюсь в работу.
«Ну маньяк! Ну ты маньяк, ну маньячище!, Ц восклицает он восхищённо. -Ну ма
ньяк, Гитлера он восхваляет!»
«Не восхваляю, а понимаю, и объясняю».
Он сам маньяк. Вкратце его история, во всяком случае те её детали, в переск
азе которых он проявляет страстность, позволяющую думать, что это подлин
ные детали подлинной жизни, а не выдуманные детали жизни информатора, ег
о история такова. Его мать работала уборщицей у некоего военачальника, п
ожилого пенсионера, и от него забеременела. Родился Лёха. Одновременно у
неё уже были старшие мальчики от другого отца. Лёху записали на ту же фами
лию, что и старших детей. В доме он не приживался, и мать отдала его в детски
й дом. Он рождения 1973 года. Первый раз его посадили в 1991 году. На зону он не поп
ал. Отсидел в Бутырке. О тюрьме он отзывается с величайшим восхищением, с н
ежностью вспоминает о проведённых там в семейке спортсменов днях. Семей
ка молодых спортсменов-братанов, живущая братской жизнью в хате Бутырск
ой тюрьмы была самым дорогим воспоминанием для Лёхи. Это я вывел из его за
думчиво-нежного тона, из эпитетов, которыми он награждал своих давних бр
атанов, из того как он старался обелить их в моих глазах Ц все, или почти в
се упоминаемые им лица были по меньшей мере убийцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115