Это самое р
азумное, что я могу сделать. Ихтиандр сидит в тюрьме уже четвёртый год, кры
ша у него давно съехала, посему пытаться воздействовать на его водолюбов
ь Ц бесполезно. Возможно также, что и на воле крыша у Ихтиандра уже была н
абекрень. На второй или третий день после моего вселения в камеру 32, Аслан
сообщил мне (Ихтиандра не было, его вызвали к адвокату), что наш сокамерник
по всей вероятности Ц стукач. К такому выводу пришёл Аслан вместе с моим
подельником Сергеем Аксёновым ещё летом, когда Аксёнов сидел в камере 32. И
хтиандр подозрительно интересуется деталями чужих дел. Его интересует,
«ну что сказал адвокат», когда я возвращаюсь со свидания с адвокатом, что
мне пишут в письмах, короче он ведёт себя как классическая сука, выдавая с
ебя за общительного болтуна. И даже имеет наглость обижаться на то, что я н
еизменно отказываю в удовлетворении его любопытства. История его перев
ода из Бутырки в Лефортово (а он как и Лёха переведён сюда из Бутырки, и как
и Лёха ностальгически вспоминает Бутырку как рай) также маловразумител
ьна, как и история перевода оттуда Лёхи. Согласно Ихтиандру его уже судил
и за мошенничество и приговорили к шести годам лишения свободы. Он сидел
себе спокойно, якобы, и ждал перевода в сортировочную тюрьму на Пресню. Вм
есто этого его перевели в Лефортово и якобы проводят его сейчас по делу о
фальшивых авизо. Вероятнее всего всё это ложь. Куда более правдоподобной
выглядит версия, что в самом Лефортово нелегко найти стукачей, здесь сид
ят очень серьёзные люди, потому ФСБ импортирует стукачей с Бутырок. Все «
переведённые» из простых тюрем выглядят подозрительно. Но сокамернико
в не выберешь, потому я кладу полотенце на глаза, пусть плещется Ихтиандр,
кто бы он ни был, сука и маньяк, или просто маньяк. Боевик Аслан смотрит при
глушённый мой телевизор, сериал «Крот»…Занудные голоса гундосят о прес
туплениях, но с такими голосами и преступления тоже занудные, выдуманные
советским недоделком-режиссёром. Аслан сидит на корточках перед телеви
зором. Я обращаюсь к Бродскому, завожу беседу. Последнее время я всё больш
е общаюсь с мёртвыми.
Я: Ты остался позади, Иосиф. Я тебя уделал в нашем соревновании. Тюрьма мен
я возвеличивает. Даже страшно. Здесь я омываюсь водами вечности, здесь я п
ревращаюсь в бронзу, начиная снизу, с ног. Верхняя часть тела, где сердце и
голова, ещё живые, а внизу уже статуя самого себя начинается.
Бродский(мрачно): я всегда тебе говорил, что ты расчётливый тип. Всё рассчи
тал и проигрываешь свою жизнь как по нотам.
Я: Я не рассчитывал свою жизнь. Я её пророчески предвидел. Вот, из «Истории
его слуги» строки, попытаюсь вспомнить: «Если ты хочешь написать книги, о
сновать партию или религию, скорей, скорей поторопись. Всё должно быть за
кончено до 2000-2005 года, до превращения в ничто, до возвращения из солнечных к
аникул в вечность». Это написано в 1980 году. За 21 год, прошедшие с тех пор я осн
овал газету, партию. Правда, ещё не основал религию, но у меня остаются чет
ыре года. Где, как не в казематах тюрьмы 18 века основывать религию.
Бродский(так же мрачно): Скажи спасибо ГэБэ. Они сделались ещё тупее, чем в
моё время.
Я: У нас с тобой общее время. Просто ты почувствовал, что стал ненужен и ушё
л. Ты мог ещё тянуть. Но твои неспешные философские мудрые стихи никому ст
али не нужны в лихорадочную эпоху войн и сказочного обогащения. Ты знал э
то. Признайся, что ушёл по собственному желанию. Тебе ли, Иосиф, таиться от
меня. Мы ведь с тобой друг друга без слов понимали, сознайся. Взглядами. Мо
лчаниями оперировали.
Бродский (грустно смеётся): Отстань от мёртвого, Эдик!
Я: Меня тоже трудно назвать живым. Я уже полубронзовый снизу.
Бродский: Не заебало тебя ещё всё это?
Я: У меня долг перед ребятами. Перед партией. Хочу снабдить их всем необход
имым для Победы.
Бродский: Героя хочешь доиграть?
Я: Хочу забраться как можно выше. Учить хочу. Есть чему учить. Собрал за сво
ю жизнь некоторое увесистое количество правд, истин и мудростей. Хочу в п
оследнюю треть жизни научить этим правдам, истинам и мудростями пацанов
. А что, есть куда спешить, у вас там что, крайне интересно?
Бродский : Да нет тут ни хера, Эдик. Мгла какая-то серая. Слышатся шорохи, ша
ги, свет, хуйня какая-то. Мы возникаем только вследствие сильного импульс
а от вас, живых. Мы Ц в вашем представлении, вы Ц в нашем. Ну то есть как в св
язи по рации. Приём? Как меня слышите? Приём? Ц Конец связи.
Я: Я так и думал. Слушай, тебе ведь нравился мой «Дневник неудачника». Ты са
м бы хотел такое написать… я видел в кафе «Моцарт», ты ревнивыми глазами л
истал «Дневник». Остановился ты, помнишь, на куске "Какое неземное было ад
ски-райское время… когда Елена ушла от меня… На зимнем нью-йоркском ветр
у бродили саблезубые тигры и другие звери ледникового периода… Трещали
раздираемые небеса… И я тёплый, влажный и маленький едва успевал отпрыги
вать от зубов, утроб и когтей… И страшным грохотом звучали… слова филосо
фа-горбуна «Несчастнейший Ц он же и счастливейший… Несчастнейший Ц он
же и счастливейший…»
Бродский : Твоя лучшая книга, Эдик «Дневник неудачника»
Я: Там столько оказалось пророчеств, Джозеф! Я писал её в 1976 и 1977, несколько ку
сков добавлены в 1978 году. Я тогда был так беден, так унижен, так несчастен, ка
к Гитлер в Вене, что обрёл дар дальнобойного страшного ясновидения, скво
зь толщу годов далеко вперёд увидел. Там даже видения разрушенного Нью-Й
орка есть. После всего, что случилось в сентябре…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115