Хорошо вымытые для встречи с вождём волосы, отдавали рыжинкой.
Впоследствии я пришёл к выводу, что ты из расы рыжих и молочнокожих, хотя и
не ярко выражены были в тебе расовые рыжие признаки. Изображая развязно
сть, ты плюхнулась ко мне на колени, но задик твой трудно подрагивал и тали
я, оказавшаяся под свитером тощей, мелко вздрагивала у меня под рукой. Рас
сыпавшись на твои плечи и мне на лицо, волосы твои пахли мокрой зимой, щёки
твои горячо пылали, от тебя несло табачным дымом, чуть-чуть водкой и едки
м потом женщины-подростка.
Партийные товарищи тогда вышли. С ревнивыми лицами, оставив нас. А ты чест
но воскликнула, вскочив с моих коленей и отводя глаза: «Я очень счастлива,
но давай скорее выпьем, а то я боюсь тебя!» Тут я заметил, что ты картавишь, М
аша, дочь моряка, студенточка, дочь нашего полка, возлюбленная моя, возлюб
ленная партии (юный мой трупик, ты была очень хороша!).
Там было странное устройство двери, её можно было закрыть только снаружи
. Мы попросили об этом Александра и не вышли оттуда до 11 утра, когда нас откр
ыл тот же Александр. В двенадцать открывался съезд. В офисе партии (он же с
лужил офисом чаеразвесочной фирмы) было холодно. Навалив на себя всё, что
было возможно: наши пальто, чехол с дивана, мы отчаянно стали совокуплять
ся под портретом Муссолини в зелёной каске на красном фоне. На тебе были б
елые трусики, Маша, и по этим трусикам я вспомнил, что ты Ц подросток, в сущ
ности. Все мои женщины носили чёрное бельё. От слишком тугой резинки на та
лии остался красный шрамик. Я поцеловал твой красный шрамик. Что, это была
новая национал-большевистская эстетика, совокупляться с партийным тов
арищем Марией под портретом Бенито Муссолини? Моим тупым собратьям по пр
офессии писателя этого нового мира не понять, когда у дивана брошены две
пары армейских ботинок и двое джинсов. Когда у девчонки, выясняется, нет н
и одного платья, и она никогда не надевает юбку… Утром мы увидели, что форт
очка высоко вверху не была закрыта и в комнату падал снег. В свете дня ты о
казалась вся беленькая как зима, как молоко. Я рассмотрел, что у тебя белые
маленькие ступни, маленькие уши. Через год, я говорю, ты выросла и сделала
сь чуть ли не выше меня, но ушки и ступни так и остались маленькими. Ты была
замечательная девочка-дворняжка, Маша! Чудесный, весёлый щенок. С этими т
воими неповторимыми сиськами. Природное явление, Ц ты всегда была гото
ва подставить свою, ну как бы это негрубо выразиться, то, чем чувствуют…
Летом ты приехала в Москву, мне пришлось тебя прятать от Лизы не из буржуа
зных дурных соображений, ты знала, что есть Лиза, Лиза знала, что есть дево
чки, но просто Лиза тогда жила со мной, её некуда было девать, а я хотел и теб
я и её, и совсем не расходилось это с общими желаниями. На мне висела газет
а, партийная работа. Мы с тобой находили время бродить по Москве полупьян
ыми и счастливыми от соитий и зажимать друг друга между ног в самых непод
ходящих местах. Мы скандализировали московских прохожих потому что был
и вылитые типажи отца и дочери. И то, что я засовывал руку тебе между ног, на
с возбуждало. И возбуждало прохожих и возбуждало Москву и кремлёвские ба
шни и колокольню Ивана Великого, похожую на залупленный член, да простит
меня национал-большевистский аскетизм. «Колокольня Ивана похожа на зол
очённую залупу!» Ц кричала ты и хохотала, наевшись серых питерских гриб
ов из спичечной коробки.
Нас очень возбуждало, что мы вылитые отец и дочь. Маша, признай, вспомни, мо
жет в этом и состояла притягательность нас друг для друга. Игра в «дочки-п
апочки»… «Ну что ж, возлюбленные пары торчат на разном, извращений нет в п
рироде, извращения придумали скудоумные буржуи, аристократы и рабочие н
е знают извращений», Ц так я тебе говорил, помнишь Машенька. Из чего ты мн
е хладнокровно сообщила, что так и думала.
Я знал, что ты проста и открыта не только со мной. Что спокойно снимаешь дж
инсики, и подставляешь то, чем чувствуют… Я знал, что ты делаешь это и с дру
гими товарищами, и никогда не ревновал. Ибо я никогда не требовал, чтобы ты
делала это только со мной. Я знал, что если бы я приказал: «Ты будешь жить со
мной» Ц ты послушно стала бы жить и ни разу бы мне не изменила. Я ведь был т
вой командир, вождь. А ты всегда была ответственным и дисциплинированным
партийным товарищем. Ты неизменно встречала меня на Московском вокзале
, если я приезжал в Петербург, ты узнавала о моём приезде, даже когда я явля
лся втайне. Я был уверен, что ты встретишь меня. Будешь стоять на перроне с
реди пацанов. Обыкновенно с рюкзачком за плечами.
Я зажимал тебя, тискал за сиськи и вставлял тебе там, где ты мне попадалась
. Тебе это всегда очень нравилось. Ты подкатилась ко мне в Смоленске, все ц
еломудренно спали штабелями на полу, и хулигански пристроилась сосать м
не под одеялом. Слева мирно посапывал мой охранник. Ты отсасывала мне с во
одушевлением в поезде «Псков Ц Москва», покойный Костян Локотков отвер
нулся на верхней полке и закрыл курткою уши, такие звуки удовольствия ты
испускала.
Как-то мы лежали одетые и я гладил твоё ушко от нечего делать. Это была зим
а. Вдруг ты вскочила на колени, лицо разгорячённое, в светлых глазах Ц два
шарика зрачков, необычно расширенные.
«Давай я тебя, как Мария Магдалина, обслужу!?»
«Не понял. Как блудница что ли?»
«Она Христу ноги вымыла и волосами своими высушила…Тебе кто-нибудь ноги
мыл и волосами высушивал?»
«Нет, Ц сказал я, Ц никто. Мать, наверное, в детстве, но не волосами же, поло
тенцем конечно».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115