Нельзя умолчать и о разочаровании, с которым он встретил рождение дочери. Ему нужен был сын – опора в этом семействе умных и твердых женщин. Поэтому он стал звать свою Шарлотту – Чарли не только из-за легкости такого сокращения.
Не имея возможности удовлетворить свою тайную мечту перебраться на Норд-Сайд, Белла постаралась переселиться как можно дальше к югу от старого жилища на Прери-авеню. Это значит, что Кемпы поселились в Гайд-парке. Между обеими семьями – Кемпами в Гайд-парке и Пейсонами на Прери-авеню – тем не менее продолжала существовать ужасающая близость, плод неусыпных стараний Керри.
Они говорили по телефону ежедневно. Они виделись друг с другом почти ежедневно. Миссис Пейсон во что бы то ни стало желала вмешиваться в домашнюю жизнь замужней дочери, как в свою собственную. Во время младенчества Чарли по телефону ежедневно обсуждались самые сокровенные тайны детской, самые интимные стороны жизни ребенка… Лотти, которой в то время было лет шестнадцать, обычно торопливо поглощала завтрак (она как раз оканчивала среднюю школу) под аккомпанемент такого телефонного диалога между матерью и сестрой:
– Ну как сегодня ее желудочек?.. Опять!.. Дай ей немножко касторки… Конечно нет! Я и не думала звать доктора, как только ты или твоя сестра чуть-чуть расклеивались… Ну да, стоит ребенку скривиться и ты уже зовешь специалиста по детским болезням. Мы о таких специалистах и не слыхали, когда я… Да ведь касторка ей не повредит!.. Ну, если он и завтра будет не в порядке, тогда позови, но… Конечно, ты не можешь пойти на обед… Знаешь ли, если она настолько больна, что нужен доктор, то уж, разумеется, мать должна быть около нее… А, так, ну тогда хорошо! Но если случится, что… Какой оказалась курица, которую ты вчера купила?.. Ведь я тебе говорила, что она жесткая! Вы в вашем Гайд-парке вечно переплачиваете вдвое… А что ты наденешь к обеду?
В школьные годы Лотти всегда имела кавалера, обязанностью которого было сопровождать ее на вечера и прогулки, и кавалеры ее бывали большей частью перворазрядными. Такая неглупая и брызжущая весельем девушка, как Лотти, не потерпела бы рядом с собой малоинтересного влюбленного. Собственно, слово «влюбленный» не совсем подходит: эта шестнадцати– и семнадцатилетняя молодежь почти и не знала, что значит влюбиться. Умудренному опытом юношеству наших дней эта молодежь показалась бы, вероятно, такой же курьезной и чопорной, как шляпы того времени в стиле Помпадур и высокие воротнички.
В те дни общественная работа считалась весьма оригинальным и смелым предприятием для женщины. Лотти Пейсон, казалось, по темпераменту и характеру суждено было стать общественной деятельницей. Но она таковой не сделалась. Лотти обладала хорошим чувством юмора и была слишком снисходительна для того, чтобы стать «деловым» человеком. Кроме того, в ней не было творческой искры, отличающей талантливых людей. Лотти была полна сострадания, не будучи в то же время сентиментальной, всегда справедлива и прямодушна, без тени чопорности. Лучше всего она умела слушать. В общем, Лотти принадлежала к тому роду женщин, которые выглядят лучше в тридцать пять лет, чем в двадцать, которые учатся у жизни и либо рано выходят замуж, либо совсем не выходят. А с такой матерью, как миссис Керри Пейсон, шансы Лотти на раннее замужество вряд ли заслуживают упоминания.
Не подумайте, что у нее не было знакомых молодых людей, охотно провожавших ее от школы до дома. Их было достаточно. Но, увы, эти молодые люди обычно отличались воротничками не первой свежести, они принимали активное участие в общественной жизни школы, и их красные руки слишком вылезали из рукавов кургузых пиджачков. Ни один из них ни разу не поцеловал Лотти. Я думаю, что иногда, глядя на ее серьезные хорошенькие губки, так строго сжатые над белыми зубами, они были весьма не прочь ее поцеловать. Не сомневаюсь, что и Лотти, даже не подозревавшая об этом, ничего не имела против. Но все-таки этого не случилось ни разу. Лотти совершенно не знала, что такое кокетство.
В предпоследний год учебы эти угловатые и усердно занимающиеся юноши постепенно слились в одного. Этот последний назывался Резерфордом Адлером и был евреем. Невозможно рассказывать о нем, не пользуясь словом «гений», и если иметь в виду его нынешние романы и повести, то извинения за преждевременное пользование этим словом станут излишними. Он был живым опровержением бытующего взгляда, будто блестящий математик отличается отсутствием воображения. Его отметки в колледже сделали бы честь молодому Эвклиду – и в то же время он посвящал Лотти легкие юмористические стихи и занимался на стороне страховой агентурой. Будучи от природы застенчив, он скрывал это под напускной развязностью. В общем, он был милый и немножко беспомощный с виду, и шнурки на его ботинках вечно развязывались. Чувство юмора было выражено в нем так сильно и отличалось такой беспощадностью, что граничило с пороком. Товарищи по колледжу не понимали этого и отзывались о нем так:
– Странный парень, какой-то колючий!
Таков был молодой человек, сделавшийся постоянным рыцарем Лотти в течение двух последних лет ее учения, Обитатели пейсоновского особняка обращали на него, да и на Лотти мало внимания. Белла была поглощена своим собственным романом. Генри Кемп только что появился на горизонте. Миссис Пейсон с головой ушла в спекуляцию недвижимостью. В тех редких случаях, когда Резерфорд Адлер появлялся в доме и усаживался, поджидая Лотти, Керри и Белла обычно спешили куда-нибудь по своим делам. Поэтому обычно не кто иной, как тетя Шарлотта, встречала его приблизительно такими словами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75