Лотти ненавидела дощечку на дверях:
КЕРРИ ТРИФТ-ПЕЙСОН
торговля недвижимостью,
ценные бумаги, закладные
– О, ты занята, мама!
Миссис Пейсон подняла глаза. Взгляд ее ни в коем случае нельзя было бы назвать рассеянным. В данную минуту все ее внимание сосредоточивалось на Лотти.
– Садись. Подожди немножко.
– Я зайду попозже.
– Подожди!
Лотти ждала. Потом не выдерживала:
– Тетя Шарлотта будет беспокоиться, что со мной…
– Мы кончили.
Керри Пейсон откидывалась на спинку стула, руки быстро перебирали бумаги, глаза смотрели на клиента.
– Итак, если вы зайдете в понедельник, скажем, в это же время, я подготовлю для вас проект купчей крепости. Тем временем я переговорю со Шпильбауэром…
Затем она поднималась со стула, так же как и ее клиент – обычно мужчина. Иногда случалось, клиент бывал старым знакомым. Тогда Керри Пейсон ласково клала руку на плечо Лотти:
– Это моя Девочка.
Клиент считал необходимым радостно заулыбаться:
– О, совсем еще девочка!
– Не знаю, что бы я делала без нее, – отвечала на это миссис Пейсон. – Ведь мне приходится сидеть здесь целыми днями.
– О да, дети – великая поддержка. Великая!.. Значит, в понедельник, миссис Пейсон? В это же время? Если вы повидаете Шпильбауэра…
Дверь за клиентом закрывалась. Миссис Пейсон снова обращалась к Лотти:
– Что делала прислуга, когда ты уходила?
– Все еще гладила.
– И много ей еще осталось?
– Нет, только одни простыни и покрывала.
– Ну и работница!
Лотти направлялась к двери.
– Тетя Шарлотта, вероятно, ждет меня.
И миссис Пейсон отпускала ее с последним напутствием:
– Будь осторожна, переходя через улицу.
Однажды, когда Лотти вернулась к окулисту после более долгого, чем обычно, отсутствия, тетя Шарлотта уже ушла.
– Давно?
По словам служителя, минут пятнадцать назад. Даже для молодых людей с острым зрением центральные улицы Чикаго были настоящим бурлящим потоком, в котором кое-где виднелись синие фигуры полисменов, поднимавших магическую руку как раз в то мгновение, когда бешеный водоворот трамваев, повозок и телег угрожал, казалось, окончательно их поглотить. К этому нужно прибавить оглушительный грохот поездов надземной железной дороги на Уобаш-авеню. Даже в тех случаях, когда переход через улицу бывал сравнительно легок и безопасен, этот грохот над головой заставлял тетю Шарлотту в паническом ужасе шарахаться назад к тротуару, от которого она решалась было оторваться. Вывести лошадь из горящего амбара казалось детской игрой по сравнению с обязанностью переправить тетю Шарлотту через бурлящие улицы чикагского центра.
– Дай мне только собраться с духом, – говорила она дрожащим голосом, но упорно не двигалась с места.
– Но, тетя Шарлотта, если мы не перейдем теперь, так простоим тут вечно!
Тетя Шарлотта стояла как вкопанная. И затем, как раз в самый неподходящий момент, вдруг бросалась вперед, сопровождаемая гиканьем и руганью какого-нибудь кучера, шофера или вагоновожатого, принужденного изо всех сил тянуть вожжи или резко тормозить, чтобы избежать катастрофы.
Зная все это, Лотти в страхе мчалась к Уобаш-авеню. И от страха немножко злилась: «Ах, боже ты мой, неужели она не могла меня подождать! А маме, собственно, ничего не было нужно от меня. Решительно ничего! Я ведь ей говорила…»
Так дошла она до угла Уобаш-авеню и Медисон-стрит, где обычно они садились в трамвай, и тут заметила небольшую толпу у тротуара. Сердце ее сжалось, она бросилась вперед. Но оказалось, что внимание зевак привлек закапризничавший автомобиль. Лотти посмотрела на противоположный угол, где была их трамвайная остановка. Там стояла тетя Шарлотта, до смерти перепуганная и в то же время гордая своей храбростью. При виде этой робкой черной фигуры, с напряжением всматривающейся вдаль, Лотти слегка всхлипнула. Кровь снова горячей волной прилила к ее сердцу.
– Тетя Шарлотта, зачем ты это сделала?
– Я перешла сюда сама.
– Но почему ты меня не подождала? Ты ведь знала, что…
– Я перешла сама. Но трамвай… Эти кучера и шоферы никогда не останавливаются, так что невозможно добраться до вагона. И потом никак не узнать, идет он на Индиана-авеню в Коттедж-грув. Но перешла я сюда сама!
В обтянутой черной перчаткой руке дрожала пятицентовая монетка.
Благополучно попав с тетей Шарлоттой в вагон, Лотти опять принялась ей выговаривать:
– Почему все-таки ты меня не подождала? Ведь ты знала, что я сейчас вернусь. Это было очень неосторожно с твоей стороны.
Тетя Шарлотта смотрела в окно вагона. Ее глаза видели там, вероятно, только расплывчатое пятно. Но что-то говорило Лотти, что эти тусклые глаза, упорно от нее отворачивавшиеся, подернулись еще другим, горячим туманом. Лотти наклонилась вперед и сжала своей молодой крепкой рукой так тяжело и безжизненно лежавшую на черном шелке руку.
– Что с тобой? В чем дело?
Тетя Шарлотта обернулась, и Лотти увидела, что была права в своем предположении.
– Это не годится! – с сердцем, но полушепотом произнесла тетя Шарлотта, потому что вагон был переполнен, а она терпеть не могла привлекать внимание публики.
– Что не годится?
– Да то, что ты отвозишь и привозишь меня. Каждый день, каждый день!
– Ну вот! Ты сегодня просто не в духе. А ведь доктор сказал, что тебе придется лечиться всего одну или две недели.
– Не во мне дело. В тебе! Твоя жизнь! Твоя жизнь!..
Слабый румянец залил лицо Лотти.
– Со мной все обстоит благополучно, дорогая тетя Шарлотта.
– Ничего подобного! Ты думаешь, я не знаю! – В голосе тети Шарлотты вдруг появились глубокие и звенящие ноты – ноты страстного увещания. – Лотти, тебя заживо съедят две старые людоедки!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75