Иногда миссис Пейсон часами не разговаривала с Лотти. Но, как ни странно, Лотти раза два слышала, как мать говорила приказчику, думая, что дочь не слышит:
– Да, это для моей дочери, которая уезжает во Францию… Конечно, тяжело, но мы должны нести свой крест.
В ее голосе даже звучала нотка гордости. Однажды Лотти услышала такую фразу из ее телефонного разговора:
– Понятно, мы будем скучать по ней, но там в ней больше нуждаются, чем здесь.
В конце концов это становилось похожим на бахвальство.
Лотти испытывала странное чувство отчуждения. Когда Генри озабоченно разглагольствовал о подводных лодках, ей казалось, что все они так же далеки от нее, как эпидемия тифа в Китае. Та девушка, что отправлялась во Францию, была вовсе не Лотти Пейсон, тридцати трех лет, проживающая на Прери-авеню в Чикаго. Это было повое, одержимое существо, которому все старые, хорошо знакомые вещи и люди – старинный дом, дряхлый электромобиль, тетя Шарлотта, мать, Эмма Бартон – казались чужими, далекими и неважными.
У Лотти состоялся короткий и откровенный разговор с Чарли.
– Я тоже хотела поехать, – сказала Чарли, хочу и теперь. Но не еду. Я хочу видеть Джесси. Я так тоскую по нему, что иногда поступаю, как поступали, мне казалось, только сентиментальные женщины в романах. Протягиваю к нему руки в темноте… Многие девицы едут туда просто, чтобы пощекотать нервы… О, я знаю – тысячи женщин идут на войну из самых высоких побуждений. Но… взять хотя бы хорошенькую Оливию Бенинг из нашего отдела рекламы, она тоже едет и говорит, что теперь там все мужчины…
В ночь перед отъездом Лотти пережила муки самобичевания и страха, которые испытывают неопытные путешественники, оставляя все им близкое и дорогое. Она лежала в своей мирной, тихой комнате, и жуткие волны страха накатывали на нее, страха не перед тем, что ее ожидало, а за то, что она покидала здесь.
Она села на кровати, напряженно прислушиваясь. Если бы хоть что-нибудь нарушило тишину ночи – грохот трамвая, свисток поезда Иллинойской дороги! Напряжение достигло предела. Вскочив с постели, Лотти сунула ноги в туфли, выскользнула в коридор и подошла к комнате матери. Она должна с ней поговорить. Конечно, мать не спит и, одинокая и полная ужаса, глядит в темноту. Дверь в комнату матери была открыта. Лотти заглянула в нее. Там, конечно, была тишина, и вот-вот раздастся шепот матери: «Это ты, Лотти?» Но на самом деле Лотти услышала только ровное, спокойное дыхание спящего мирным сном человека. Ее мать спала. Мать спала! Это ее обидело, рассердило. Она должна была бодрствовать в страхе и тоске. Лотти прислонилась к косяку двери. Ей было немножко жаль себя. С кровати донесся приглушенный храп. «Мне следовало уехать давным-давно!» – подумала Лотти.
Она направилась обратно к себе, не стараясь уже идти беззвучно, прошла мимо комнаты тети Шарлотты.
– Лотти, это ты?
Лотти ощупью двинулась на свистящий шепот.
– Да, я… Я не могла уснуть.
– Я думаю! Пойди сюда, к тетушке. – Так она много-много лет назад звала их, малюток Беллу и Лотти, когда те бывали чем-нибудь напуганы или обижены. – Пойди сюда, к тетушке! – Ее рука, теплая и утешающая, легла на плечо Лотти. – Детка моя, да ведь на тебе ничего нет! Возьми шелковое одеяло. Оно висит на спинке кровати. Я его еще не спрятала.
Лотти с благодарным чувством накинула одеяло на озябшие плечи и скорчилась на краешке кровати. Они разговаривали шепотом, как провинившиеся дети.
– Я не могу уехать, тетя Шарлотта, не могу!
– Чушь! Вздор! Это в тебе говорит ночь. Подожди до утра. Посмотрим, как ты будешь чувствовать себя после утренней чашки кофе.
Лотти знала, что старушка права. Но ей надо было оправдать перед собой свой страх.
– Это нехорошо по отношению к Жаннете. Я думала о ней.
Тетя Шарлотта тихонько засмеялась:
– О Жаннете ты не тревожься.
– Что ты! Я привезла ее к нам и ответственна за нее…
– Послушай, Лотти! Недавно я поднялась в комнату Жаннеты, хотела дать ей ту брошку, что я ей потом подарила, – знаешь, гранатовую брошку. И вот Жаннета стояла перед зеркалом в ночной сорочке и – только не говори об этом маме – причесывалась на разные лады, примеряя, какая прическа ей больше всего к лицу в постели. Да! Она распустила волосы и вплела в косу большой розовый бант. Я все видела.
Она опять лукаво усмехнулась.
– Ну и что же, тетя Шарлотта?
– Да то, что она, наверное, выйдет за этого малого до его отъезда на фронт и останется у нас только до его возвращения. Так что ты не смотри на нее как на жертву. Такие Жаннеты правят миром. Они не задумываются, они действуют!
Лотти вернулась к себе успокоенной, почти с легким сердцем.
Утром миссис Пейсон сказала:
– Я всю ночь не могла сомкнуть глаз.
На вокзале Лотти окружила внушительная толпа провожающих: ее мать, тетя Шарлотта, Жаннета, Белла, Генри, Чарли, затем все участницы «кружка», а также Эмма Бартон. Пришел и Бен Гарц. Он вновь немного располнел. Как ни был он щеголевато и аккуратненько одет, но все-таки казался тучным и тяжеловесным, хотя и поразительно моложавым. Поговаривали, что, помимо процветающего часового дела, он только что нажил целое состояние на военном выпуске акций сталелитейных компаний. Он заигрывал с Чарли:
– Ваша маленькая племянница – это экземпляр, доложу вам! Просто чудо что за пташка!
Бен и подруги принесли книги, конфеты, цветы, журналы. Бен записал адрес нью-йоркского отеля, в котором должна была переночевать Лотти. Глаза Эффи Кэс были красны. Лотти хотелось, чтобы поезд поскорей тронулся. Все стояли вокруг, не зная, что сказать. Каким стариком глядит Генри! Какой он милый! Удивительно милый и добрый!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75