В гостиной Лотти опять принялась за свое вязанье. В зале не зажигали свет, однако Чарли направилась туда и села за рояль. Играла она слабо, да и голоса особого у нее тоже не было. Лотти с вязаньем в руках вошла в большую полутемную комнату и подсела к Чарли. Та не повернула головы.
– Это ты, Лотти? – спросила она, продолжая играть.
– Да, дорогая.
Короткое молчание.
– Теперь смотри держись!
– О да!
В гостиной Генри Кемп наклонился к жене и поцеловал ее. Потянувшись, он достал сигару, любовно поглядел на нее и с наслаждением закурил. Затем посмотрел на часы. О Боже, только без десяти восемь! Тетя Шарлотта сидела у двери залы и прислушивалась к музыке. Генри подошел к ней и ласково погладил ее по плечу.
– Твоя сигара хорошо пахнет, Генри!
– Это хорошая сигара, тетя Шарлотта!
Тетя Шарлотта слегка качала головой и барабанила пальцами по ручке кресла в такт музыке.
– Приятно, когда в доме пахнет мужчиной.
– Ах вы, старая греховодница! – расхохотался Генри.
Он возвратился к Белле. Та в самом блаженном настроении праздно сидела в самом удобном кресле.
– Послушай, Белла, неужели нам придется сегодня сидеть до позднего вечера? Я совсем разбит. Работал сегодня как лошадь.
Не успела Белла ответить, как из соседней комнаты донесся голосок Чарли:
– Имей в виду, мама, что за мной должны заехать.
– Кто – твой поэт? – спросила Белла.
– Да.
– На «фордишке»? – вставил отец.
– Да. Смейся же, глупый мой старичок! Ну, не несчастная ли я девочка? Иметь отца, считающего, что поэты и «форды» – отличные мишени для насмешек. Если бы тебе пришлось иметь дело с теми или другими, ты убедился бы, что в них нет ничего смешного.
– Положим, есть, – не сдавался Генри. – Каждый из них в отдельности потешен. А видя одновременно поэта и «форд», просто с ума сойти можно от смеха. Этакий современный… уф, как эта лошадь называется, ну, та, на которой обычно поэты скачут?
Жена пришла ему на помощь:
– Пегас.
– Вот, вот, Пегас! – прокричал он Чарли.
– Ты, папа, занимайся-ка лучше своим импортом, – отпарировала веселая дочка, – книжную премудрость предоставь маме и мне.
Генри вдруг стал серьезен и осторожно приблизился к жене.
– А не можем мы, того, около девяти часов?.. А, Белла? – вполголоса спросил он.
– Не раньше половины десятого. Ты ведь знаешь, как мама относится к этому.
Генри вздохнул, покорился судьбе и устроился с газетой в буйволовом кресле. Это кресло напоминало собой уродливое чудище, ноги, спинка и ручки которого состояли из замысловато переплетенных рогов буйвола. К счастью, их острые концы были направлены в сторону от сидящего. Кресло было преподнесено Айзику Трифту какой-то организацией по застройке городских участков. Дамы в него никогда не садились и предостерегали от подобной ошибки всех посетительниц женского пола. От его рогов частенько доставалось оборкам, воланам, кружевам и рюшам. Но раз рискнув опуститься в это почтенное кресло, вы находили его неожиданно уютным и удобным. Здесь часто сиживал Генри Кемп. Покуривая и поглядывая поверх газеты, сквозь мирный дымок сигары, на это женское царство, обо многом передумал Генри этими вечерами в кругу семьи. Но говорил очень мало.
Общая беседа носила интимный, откровенный, часто бесцеремонный характер, как обычно бывает в семьях, члены которых встречаются слишком часто и знают друг друга слишком хорошо. Например, Белла обращается к Лотти:
– Почему ты не сошьешь себе что-нибудь другого цвета? Ты десять лет ходишь в синем.
– Практичный цвет и всегда выглядит прилично.
– Так для разнообразия хоть раз будь непрактичной. Теперь в моде песочный цвет, – кажется, так его называют… Что удалось сделать миссис Хайнс с тем платьем, которое она тебе перешивала?
– Неудачная переделка: спереди что-то тянет и проймы тесные, приходится не поднимать рук. Хочешь посмотреть?
– Надень-ка его.
– Лень возиться.
– Предпочитаешь ходить неряхой? Ну ладно. Уж эти мне доморощенные портнихи!
Сегодня Белла сидит, положив ногу на ногу, и болтает в воздухе туфелькой, свесившейся на носке. Это ее любимая привычка, от которой Генри Кемп приходил в полный восторг, когда они только что поженились. Теперь, двадцать лет спустя, он уже не приходил в такой восторг. Иногда туфелька падала с ноги – совсем нечаянно. «Генри, милый, подними» В конце концов даже принц запротестовал бы, вздумай Золушка систематически ронять туфлю. Двадцать лет!
Покачивая туфелькой, как маятником, Белла крикнула Лотти в зал:
– Приятно провела время, Лот?
– Да, ничего.
– Кто там был?
– Наши девицы. Ты же знаешь.
– Хорошенькая квартирка? А какое было угощение?
– Великолепное: куриный салат, горячие пирожки, оливки, торты.
– Не может быть!
– Да, прямо званый вечер.
– А счастлива она со своим Орвилем после десяти лет ожидания?
– Да, конечно… По крайней мере была счастлива до этого дня.
– До этого дня!.. О Лотти, поди сюда, не могу же я так надрываться!
Не переставая на ходу вязать, Лотти вернулась в гостиную. Через минуту за ней последовала Чарли. Она подошла к отцу, взгромоздилась на скользкую ручку старого кресла и прислонилась плечом к плечу Генри.
Лотти стоя продолжала вязать. Она слегка улыбнулась.
– Бекки Шефер опять с цепи сорвалась. Довела Силию своими приставаниями до слез.
– С чем же она к ней приставала? Хорошая гостья, нечего сказать!
– Да все насчет брака. Брак и счастье… она утверждала, что всякая незамужняя женщина – банкрот.
– Ну, это-то Силию не должно было тревожить. Она, слава Богу, вышла замуж.
– Бекки намекала, что Орвиля не стоило дожидаться десять лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75