Там стены словно кричали о богатстве и знатности. Здесь же богатство не раздражало, а, напротив, умиротворяло.
Две горничных провели Фьору и Леонарду в большую комнату для гостей, куда внесли и большой дорожный сундук. Несмотря на февральскую прохладу и кажущиеся тонкими, почти ажурными стены, в доме было настолько тепло, что Фьора могла ходить по комнате босиком в одной длинной белой шелковой рубашке.
Распаковав дорожный сундук и достав оттуда огромный черепаховый гребень, Фьора уселась перед зеркалом и протянула гребень Леонарде.
– Расчеши мне волосы.
Гувернантка, не скрывая своего восхищения густой черной шевелюрой хозяйки, стала медленно водить гребнем по волосам.
– Как ты думаешь,– неожиданно спросила Фьора,– черный цвет по-прежнему не моден во Флоренции?
Леонарда растерянно улыбнулась.
– Даже не знаю, что и сказать, ваша милость,– медленно произнесла она, словно невзначай напомнив своей хозяйке о титуле герцогини, который она носила.– Мы так давно не были во Флоренции и не получали оттуда никаких известий...
– А как ты думаешь, что сталось с нашим домом? Чтобы не портить настроение себе и хозяйке, Леонарда благоразумно промолчала.
– А у сеньора Гвиччардини прекрасный дворец,– продолжила Фьора.– Ты обратила внимание, Леонарда, какие здесь балконы и галереи? А таких скульптур не было даже у моего отца.
– Да,– вздохнула Леонарда.– Жаль, что это не ваш дом.
– Сеньор Гвиччардини, наверняка, захочет, чтобы я немного пожила здесь, в Авиньоне.
– Что ж,– осторожно заметила Леонарда,– я не вижу причин для того, чтобы отказать ему. Как я успела заметить, он человек благородных нравов, что в наше время встретишь не так уж и часто.
– Да, наверное,– рассеянно ответила Фьора, пытаясь отогнать безрадостные мысли, касавшиеся собственного будущего.
Леонарда по-своему интерпретировала слова хозяйки и оживленно подхватила:
– Но ведь у него совсем недавно умерла жена. Поглядите, каким молодцом он держится. Да и в доме ничто не напоминает о трауре. Только черная ленточка над входом. Сразу видно, что человек занят важными делами и ему некогда переживать по пустякам.
Сообразив, что сказала глупость, Леонарда умолкла. Но было уже поздно. Удивленно подняв брови, Фьора спросила:
– Ты считаешь, что переживать смерть собственной супруги – пустяк?
– Простите, ваша милость, я совсем не то хотела сказать,– извиняющимся тоном пролепетала Леонарда.
– А что же ты хотела сказать?
– Конечно, мужчины бывают разные, но мне по душе те, кто, испытывая горе, не катаются по полу, не рвут на себе волосы и посыпают голову пеплом, а молча носят все в себе, сжав зубы. Я думаю, что сеньор Гвиччардини именно из таких сильных мужчин. Да и что толку убиваться, если ничего нельзя вернуть.
Фьора пожала плечами.
– Но ведь он старик... Леонарда расхохоталась.
– Ну и что? Ваша милость, ведь он богатый старик. Да любая молодка с радостью пойдет с ним под венец, стоит ему только поманить ее пальцем. Если бы досточтимый сеньор Паоло завтра объявил о конкурсе на звание собственной невесты, здесь, на набережной, перед его домом, выстроилась бы такая очередь, что ее хвост заканчивался где-нибудь в Ля-Рошеле.
Но Фьора отнюдь не разделяла энтузиазма гувернантки.
– Да, наверное, ты права. Наверняка, нашлось бы множество претенденток на его руку, возжелая жениться снова. Но вряд ли хоть одна из этих, как ты выражаешься, молодок, сможет полюбить его, забыв о деньгах, которые у него есть. Их, наверняка, будет интересовать только его богатство.
Леонарда фыркнула.
– А я и в этом не вижу ничего плохого. Стерпится – слюбится. Если бы передо мной была такая выгодная партия, я бы с такого мужа каждую пылинку сдувала. Ну и что, что он стар? Зато сколько повидал. А что,– она неожиданно подмигнула Фьоре,– может, и вам, ваша милость, задуматься о замужестве? Фьора холодно посмотрела на служанку.
– У меня уже был один муж,– отрезала она.– Сейчас я не желаю и слышать об этом.
Леонарда, тем не менее, продолжала:
– Но ведь брак с сеньором Гвиччардини – это совсем другое. Можно быть внимательной к пожилому мужу и имен, любовника. Никто не осудит вас за это.
– А мне всегда нравилась идея иметь мужа и любовника в одном лице,– возразила Фьора.
– Что же делать, если нет такого? Где его сейчас найдешь – богатого, молодого, красивого? Одних чума унесла, другие на войне погибли, а третьи уже, как на грех, женаты. Да и к тому же – что толку иметь такого красавца в мужьях? Их любовь никогда не бывает постоянной. Ветреные они все какие-то. Ищут только удовольствия.
– Неправда,– твердо ответила Фьора,– есть мужчины, для которых любовь означает все. Они готовы отдать ради любимой женщины все свои богатства и даже жизнь.
Леонарда скептически махнула рукой.
– Это в вас говорит воспитание, моя госпожа. Рыцарские времена давно прошли. Не припоминаю я, чтобы в наши времена какой-нибудь красавец-юноша из богатой семьи вел себя, как Тристан, верный своей Изольде.
Леонарда неожиданно убрала руку с гребнем и отступила в сторону, любуясь Фьорой. Она и в самом деле была сейчас прекрасна – рассыпавшиеся по плечам блестящие черные волосы оттеняли тонкие черты ее лица, делая похожей на печально застывшую в ожидании любимого Изольду.
– Госпожа, вам не хватает сейчас только розы в волосах. Да, она оттенила бы и волосы, и турнюр, и... все остальное. Вы и в самом деле очень хороши, моя госпожа. Как жаль, что ваша мать не видит вас. Ведь родители всегда оживают в своих детях, особенно когда у них родительские глаза и лица.
– Только волосы у нас с мамой были разные,– грустно сказала Фьора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149