Абсолютно банальные заботы. И их сменят другие. Еще более банальные. Дни похожи один на другой. Так я, кажется, писал? Эта история, однако, к разряду банальных не относится.,А сегодняшний вечер… его я, наверное, никогда не забуду. И даже не из-за всего этого кошмара. Из-за боли, тупой боли. Я отключил телефон, вытянулся на тахте и закурил. Но вкус сигареты был мне неприятен, я облизал сухие, потрескавшиеся губы и погасил ее. Встав с тахты, я направился к холодильнику. Банка томатного сока, молоко и полбутылки «Охотничьей». Я доверху налил свой шикарный бокал с изображением бретонского крестьянина – это была небьющаяся баночка из-под французской горчицы – и вернулся на тахту. Жидкость, к счастью, не отдавала ни молоком, ни томатным соком.Футляр со скрипкой вновь лежал на столе у меня перед глазами. Но теперь это был другой стол. Мертвый предмет меблировки казенного блочного жилища. Внизу на улице звякнул трамвай.Я всегда неохотно возвращался домой, давно забыл, какое испытал облегчение, когда после семи лет поисков наконец нашел квартиру. Тем более неохотно возвращался я сюда в последние два года, когда я более или менее постоянно жил у Зузаны. Я отпил глоток и посмотрел на часы. Идея отключить телефон была как нельзя более счастливой. За окнами уже начинало светать. Я знал, что не усну, хотя отчаянно хотелось спать. Попытался вытянуть перед собой руку, в которой держал бокал. Она дрожала. Дрожала, как я ни старался держать ее неподвижно.Умерла Зузанка.Я вспомнил, как это было, когда умерла мама. За два дня до этого я был у нее в больнице.– Все в порядке, я говорил с врачом.Она лежала, как мне казалось, на невероятно большой кровати, бледная и исхудавшая. И улыбалась.– Ты говорил с врачом?– Через недельку тебя выпишут, но ты должна будешь следить за собой. Диета и все такое.– Хорошо, – сказала она.Я действительно поговорил с врачом.– Вы должны быть готовы, пан Бичовский. Со дня на день. – Он пожал плечами.Мне нужно было сказать ему, что я не верю. Что он ошибается. Или даже лжет.– Да ведь я… – улыбнулась мама беспомощно. – Хотя ничего. – Она еще раз улыбнулась и взяла меня за руку. – Главное, что это не рак.Это не был рак. А рак был единственной болезнью, которой она боялась.Зузана…– Ты должен больше верить в свои силы.– Ты о чем?– Ты все время чего-то боишься. Почему?– А почему бы мне не бояться?– Должны же быть какие-то основания. А у тебя их нет.– Может, и есть.– Ни малейших. Ты это нарочно. Нарочно все портишь.– Что все?– Все!У Зузаны навернулись на глаза слезы. Не от жалости, нет. Напротив, от злости.– Но я тебя люблю, Зузанка!– Не любишь! Ты трусливый эгоист и больше всего хочешь, чтобы я была такой же.– А ты не такая?– Нет.Боялась ли чего-нибудь Зузанка? Во всяком случае, не болезни. Кто же, кто мог ее… Я лежал с бокалом в руке, измученный и беспомощный. Я не знал.– Я люблю людей, а люди любят меня. Поэтому мы не подходим друг другу.А должен ли я был знать? Наверное, да. Потому что кому было знать, как не мне. Я, несомненно, был одним из самых близких ей людей. И несомненно, самым близким за последние два года.– Что ты, собственно, про меня знаешь? Думаешь, я дура? Не догадываюсь, что ты обо мне думаешь?– Ты не дура, Зузанка.– Хам!А что мне, в самом деле, известно о Зузанке Черной? То есть было известно? Когда я еще жил с родителями, у нас в книжном шкафу стояло несколько страшно длинных и занудных книжек. Мама их, кажется, никогда не читала. Может, отец. Так вот, я помню одну из них. Она называлась «Родная душа – потемки».Что мы вообще знаем друг о друге?Если бы Зузана знала меня хоть чуточку больше, то не корила бы постоянно из-за моих комплексов. Когда мы во второй раз сошлись, я о них, можно сказать, и не подозревал. И работал. Прямо-таки рвался работать.– А почему ты, собственно, развелся? – спросила она меня как-то.Я улыбнулся. Неискренне.– Да мы, собственно, и не разводились. Скорее разошлись.– Но ты разведен?– Конечно.– Тогда не болтай зря, – сказала она удовлетворенно.Поначалу именно она нисколько не сомневалась в том, что мы поженимся.Я подумал о своей бывшей жене. Стоило ей позвонить, Геда нормально восприняла бы мой звонок в такой час.Я вспомнил, что отключил телефон. Бокал у меня в руке уже опустел. Последний проблеск сознания принес мне облегчение: я понял, что засыпаю. 8 Я даже не заметил, с чего все началось, а Бубеничек уже вмещался. Тот пижон в кожаной куртке разбил бутылку, а потом отвесил своей заплаканной девице пощечину. Пока вышибала огибал стойку бара, какой-то плечистый крепыш попытался утихомирить пижона, но тот оказался боевым малым – и вот уже крепыш зажимал платком разбитый нос.– Ц-ц-ц, – возмущалась пани Махачкова, но пижона с заломленными назад руками уже без труда доставили к выходу.Побледневшая девица, зареванная и побитая, собралась было бежать за своим мучителем, но кто-то из их компании остановил ее.В «Ротонде» скандалы были редкостью. Во-первых, здесь в основном собирались люди, хорошо знакомые друг с другом, а во-вторых, все хорошо знали Бубеничека. Пижон в темных очках был о нем осведомлен явно недостаточно.– Что вы сказали? – Я не расслышал вопроса пани Махачковой.– Вы его не знаете? – повторила барменша.– Этого? – Я обернулся к лестнице, по которой осторожно спускался Бубеничек.– Того, в куртке.Я покачал головой: «Не знаю».– А ту девушку?Девица больше не плакала, а крепыш с разбитым носом наливал ей вина.– Нет, я никого из них не знаю.– Хм, – высказала недовольство пани Махачкова, – я тоже.Бубеничек с серьезным видом сообщил что-то девушке и крепышу. Говорил он шепотом; девушка пожала плечами, а парень нахмурился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49