Он втиснулся между нами, и Бубеничек почти брезгливо отсел. Вышибала считал Арношта и ему подобных презренными наэлектризованными паяцами. Ибо все они, по мнению Бубеничека, оглупляли молодежь примитивной мелодикой, тем самым закрывая ей путь к вершине познания – джазу.– Привет, – отозвался я, и мы с Арноштом обменялись рукопожатием.Разумеется, Арношта звали вовсе не Анди. Анди – это был его сценический псевдоним. На самом деле его звали Арношт. То есть Арношт Арношт. Я не знаю, досаждала ли Арношту Арношту эта злая шутка родителей в юные годы, но меня его псевдоним ничуть не трогал. Хотя бы уже потому, что диск-жокея Анди в свой черед ничуть не трогали чаяния и заботы какого-то Яна Новака. 5 Капитан уже не старался сохранить видимость благожелательности.– Да не я это сделал-, не я!– А ключи?…Он как раз их рассматривал. Один обычный, штампованный ключ от подъезда, а второй – изящный, непривычно длинный – от квартиры.– Это ваши ключи, которые вы сегодня хотели отдать Зузане Черной?– Да.– А дверь была заперта.Они взяли у меня отпечатки пальцев. На ноже, говорят, таковых вообще не оказалось.– Кто-то же должен был это сделать!– Кто-то да, а я ее любил. Разве, когда расходятся, обязательно убивают?– Случается, пан Бичовский, – ответил капитан, – хотя вам это, наверное, странно.– Но тогда я не стал бы вас вызывать, – возразил я зло.– Вы вызвали «скорую», – поправил меня капитан.– Это одно и то же.– Не совсем. Может, вы думали, что она жива. Что ее еще можно спасти.– Так вел бы себя только сумасшедший.– Вовсе нет, – сказал капитан. – Большинство убийц совершенно нормальны.– Да, но я…– А нормальный человек, – прервал меня капитан, – в состоянии аффекта может стать убийцей. Потом, испугавшись, остывает, задумывается. Чаще всего сбегает.– Но я же не сбежал, – упорствовал я.– А другие, поприличнее, – не сбился с мысли капитан, – поддаются панике. Могут позвонить в больницу. Или к нам. Смотря по ситуации.– Так нельзя, – произнес я растерянно, – вы просто не имеете права так говорить!– Успокойтесь, пан Бичовский. Если ваша совесть чиста…Всегда, когда я влипал в какую-нибудь историю, это надолго выбивало меня из колеи. Совесть! Интересно, какая же у меня все-таки совесть. И какова ей цена. Вечером в постели я обычно снова проигрывал ситуации, из-за которых попадал в историю. И останавливал ленту воспоминаний всегда там, где нужно было сказать или поступить по-другому. Иначе не мог заснуть. И бывало, прокручивал все по три-четыре раза.– Допустим, пан Бичовский, пока наш разговор был чисто теоретическим.– Допустим.И эти свои ответы, когда я наконец доберусь до постели – если, конечно, вообще доберусь, – я тоже прокручу.– Значит, договорились? – сказал капитан.Одна из теней, которые двигались поблизости, отвела капитана в сторону.– Минутку, пан Бичовский.Я остался в кухне один. Усталость нарастала во мне несколько медленнее страха. Что они обо мне знают? Что знают о Зузанке? А вообще-то я капитана понимал и где-то даже ему сочувствовал. Выпутаться из скверной истории мне всегда было непросто.Капитан вернулся.– Итак?– Что? – спросил я.– Может быть, вы надумали что-нибудь новенькое, пан Бичовский?– Ничего нового я надумать не мог.– Посмотрим.– Пожалуйста, – усмехнулся я, – можете подключить ко мне детектор лжи.– Однако, – весело заметил капитан, – богатая же у вас фантазия!– С сыщиками я до сих пор был знаком лишь по книжкам.– И что, я вам не нравлюсь?– Не особенно, – сказал я.– Я вас никаким детектором не пугаю, – укоризненно произнес капитан, – так что вы могли бы быть повежливее.– А мне это поможет?– Еще как! Я за вас замолвлю словечко и буду носить вам в темницу шоколад с орехами.– У нас еще есть темницы?– Только для невежливых, пан Бичовский. Пай-мальчиков, которые ценят наш труд и не создают нам лишних хлопот, мы отправляем на ночь в отель «Ялта».– А у меня сейчас какие шансы?– У вас? – Капитан шутливо призадумался. – Ну, ночлег в отеле вам еще придется заслужить.– Хорошо поговорили, – сказал я.– Вот именно, – вздохнул капитан, – так как, ничего более интересного я от вас не услышу?Я пожал плечами.– Ладно. – Капитан, не вставая, повернулся к открытой двери в комнату: – Мирек, пойди сюда, составь с паном Бичовским протокол.– А до утра нельзя отложить? – спросил я устало.– Можно, – сказал капитан, – но вы мне так откровенно все выложили, что я боюсь, как бы до утра чего-нибудь не забыли.Я покорно кивнул, капитан поднялся, и на его место уселся бледный верзила с тонкими пожелтевшими пальцами. У него была с собой портативная пишущая машинка; он виртуозно, быстрым движением открыл ее, заложил бумагу и вопросительно взглянул на меня.– Поехали?Капитан бережно прикрыл за собой дверь, но я слышал, как рядом Зузанка Черная поет «День как любой другой». Я очень долго провозился с текстом, который Зузана пела теперь на магнитофонной ленте под аккомпанемент фортепиано. Я гадал, кто бы это мог на нем играть, и машинально отвечал на вопросы верзилы. Слезы слепят мне глаза, мой любимый, и я не прозрею,Пока тебя нет, мой любимый, приди же скорее… – нежно свинговала Зузана, и верзила вынужден был повторить свой вопрос.– Простите, что вы сказали?– Временное место жительства.– В каком смысле?– Вы говорили, что жили здесь, – терпеливо повторил верзила, – и я спрашиваю, были ли вы здесь прописаны.Я покачал головой. Каждый, кто пишет что-либо, считает свое последнее сочинение лучшим или хотя бы не худшим из того, что он написал прежде. Если, конечно, он пишет всерьез. Во всяком случае, настолько, что не стыдится этого. А я уже не был на все сто процентов уверен, что мой «День как любой другой» – приличный текст.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49